Ирина Костина - Матовая сеть. Книга четвёртая

– Замуж вышла?

– Так.

– Любишь его, мужа-то?

Она отвела взгляд:

– Он хороший человек. Мы ладно с ним живём.

– Значит, всё у тебя хорошо?

– Да. Хорошо. А у тебя как?

– А я вот всё воюю, – коротко сообщил Василий, – И детки у вас есть?

– Есть. Сынок. Два годика. Я его Вацлавом назвала, – и будто в оправдание тут же добавила, – Муж не возражал; хорошее имя – Вацлав. Красивое.

– Да. Хорошее… Когда-то я назвался этим именем, чтобы попасть в Данциг, – тихо вздохнул Микуров и расстегнул на мундире верхние пуговицы, чувствуя накатившую тяжесть в груди. Нащупал деревянный крестик. Зажал в руке, снял шнурок через голову и положил на стол перед Яниной:

– Что ж, тогда забери назад. Ни к чему уже это.

Она, увидев свой крестик, прижала ладони ко рту, подавляя невольный вскрик. Василий увидел, как глаза её мигом наполнились слезами:

– Не может быть… Она нашла тебя, та красивая важная дама?!…

– Да.

– А я верила! Я знала, что найдёт! – слёзы покатились по её лицу, – Я каждую ночь молилась! И чувствовала, что он будет у тебя. Должен быть…

– Зачем? – угрюмо буркнул Василий.

– Это бабушкин крестик, – пояснила Янина, – Я ещё маленькой была, когда она умерла. А перед смертью дала мне его и сказала: «Янинка, отдашь тому, кого полюбишь».

Она взяла крестик и вложила в ладонь Василию, переплетя его пальцы со своими:

– Тогда, пять лет назад, когда тебя пан комендант привёл к нам на кухню, я сразу, как увидела тебя… так у меня внутри будто перевернулось что. Только я сперва тебя побаивалась. Ты странный был, не такой как наши мальчишки. Руку мне на лестнице подавал. Рассуждал не по-нашему. Одним словом, не похож ты был на мукомола.

– Да, да, обдирную муку от сеянной не отличал, – покачал головой Василий.

– Помнишь, да? – обрадовалась она, – А как мы за дровами ходили? На стену лазали?

– Ещё бы! Как такое забыть?

– А помнишь, как я ревновала тебя? – она вдруг покраснела, – Я ведь и вправду решила, что ты по ночам на свиданки ходишь! Мне тогда ещё и в голову не пришло, что ты на стену бегаешь. Ох, и мучилась же я от ревности! Дурёха! Верно?

– Верно. Всё хотел у тебя спросить, как ты узнала тогда, что меня на стене схватили?

– Нечаянно подслушала под дверью пана коменданта. Я за тебя так испугалась! – она прижала ладони к щекам, – Даже кофейник на себя опрокинула… Не помню, как до стены добежала, чего караульным наплела. Ключи у дядьки Януша стащила… Точно в помешательстве была.

– Отчего?

– Да ведь пан комендант тебя убить приказал! А я подумала, если тебя убьют, то я со стены сброшусь…

– Глупая ты моя, – ласково сказал Микуров. Сердце его так и щемило от её рассказа.

– А теперь, как я всё это вспоминаю, мне делается и больно, и радостно. А бабушкин крестик я хотела тебе ещё в крепости отдать, когда прощались. Но испугалась… Решила, что ты посмеёшься надо мной…

Он зажал её руку между своих ладоней:

– А ведь я с тех пор, каждый день думал о тебе.

– Правда? – встрепенулась она.

– Места себе не находил. Письмо хотел написать… Да так слов и не нашёл…

Оба умолкли и пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец, Янина вытерла с лица слёзы и произнесла:

– Ты крестик себе оставь. Я хочу, чтоб он у тебя был. Любовь ведь не передаришь. Она только одна на всю жизнь бывает.

Он в отчаянии покачал головой:

– Ох, Янинка. Птичка-синичка! Что же ты со мной делаешь? И зачем ты, дурёха, замуж пошла?!

– А кто бы меня спрашивал? Время пришло, тятько сосватал. Свадьбу сыграли.

– Мне-то теперь что делать?

Она опустила голову:

– Воротишься в Петербург. Найдёшь хорошую девушку. Женишься.

Василий убрал крестик в карман кафтана, надел шляпу:

– Пора мне. Надо ехать. Прощай, душа моя. Не поминай лихом.

Он поднялся из-за стола и вышел прочь. На столе осталась не тронутая кружка пива.

Микуров уже отвязывал коня, когда увидел, что Янина спешит к нему через двор.

– Вот, возьми, – протянула она холщёвый узелок, из которого ароматно пахло хлебом и жареными колбасками, – Путь, видать, у тебя не близкий.

Василий, не в силах справиться с собой, крепко обхватил её и поцеловал. Она в ответ прижалась к нему всем телом, и он как когда-то, вновь ощутил грудью её взволнованный стук сердца.

Санкт-Петербург

императорский дворец

Императрица Анна Иоанновна пробудилась в восемь утра, раскинула в стороны руки и широко зевнула. В ответ на её пробуждение из всех углов спальни стало возникать ответное движение; пробуждались её шуты и шутихи, которые ночевали в покоях государыни. Их при дворе был целый штат, чтобы постоянно веселить царицу: днём они были обязаны дурачиться и кривляться, а те, кто пользовался особым расположением, оставались в опочивальне на ночь – рассказывать сказки и чесать царице пятки под одеялом, чтоб та скорее засыпала.