Ирина Костина - Наследники и самозванцы. Книга пятая

Французский парламент был уверен – если, в случае смерти Анны Иоанновны, её племянница наследует трон, то Австрия приобретёт безграничную власть в руководстве русской внешней политикой. А такого величия своему закоренелому врагу Франция позволить не могла! И потому главной миссией Франции было – не допустить на русский престол Анну Леопольдовну.

Преследуя эту цель, кардинал Флери советовал Шетарди осторожно разузнать о настроении умов в России и выявить среди русских вельмож представителей оппозиции.

Шетарди следовало распознать оппозиционеров и войти к ним в доверие, внушив, что французское правительство готово оказать им содействие и стать идейным вдохновителем государственного переворота в России.

Итак, шёл третий месяц пребывания Шетарди в Петербурге. А выполнение его дипломатической миссии не продвинулось ни на йоту. Пытаясь выявить настроение умов при царском дворе, маркиз «сломал голову».

Анна Иоанновна оказывала ему почести в соответствие его статусу, ничем не ущемляя его прав в сравнении с иными послами. Её племянница Анна Леопольдовна, будучи беременной, вела тихий образ жизни; шумным увеселениям она предпочитала уединение на своей половине дворца, проводя время в компании одной лишь фрейлины Менгден. Присутствуя на куртагах, принцесса держалась в тени тётушки и помалкивала. То есть ничем не выдавала стремления к наследованию престола. Равно, как и её супруг, принц Антон-Ульрих. Тот, по наблюдению Шетарди, вовсе не пользовался ни авторитетом среди русской знати, ни доверием императрицы; ему было не позволительно даже присутствие на заседании Кабинета министров. При этом принц вёл себя тихо и непритязательно.

Лишь две исполинские фигуры отчётливо прорисовывались на мозаичном поле внутренней политики: Бирон герцог Курляндский и канцлер Остерман. И, если первый мозолил глаза тем, что всё время был на виду, хоть и старался казаться лишь тенью императрицы; то второй же был не виден вовсе, но был настолько вездесущ, что присутствие его невольно ощущал кожей каждый, даже пребывая в кругу домочадцев.

А царевна Елизавета (которую Флери видел в качестве оппозиции) не оправдывала ожиданий. Дочь Петра вела скромный образ жизни в небольшом дворце с маленьким штатом прислуги. И, хоть была стеснена императрицею в вольности и в денежных средствах, но делала вид, что всем довольна.

Чем живут и что думают, русские вельможи выяснить тоже не удалось по одной простой причине – за три месяца пребывания Шетарди в Петербурге ни один (!) представитель местной элиты не изъявил желания нанести ему визит или же прислать приглашение в свой дом.

Ничего подобного с ним прежде не случалось; в Берлине, он был избалован вниманием немецкой аристократии, там его почта ежедневно изобиловала карточками с приглашениями и просьбами о визитах. Маркиз блистал нарядами и красноречием на балах в лучших домах Европы. И он решительно не понимал, ЧТО происходит с ним здесь, в России?

Что за дикие нравы в этой стране?! Шетарди бесился. Он был уверен: не проявлять интереса к послу – всё одно, что выказывать неуважение его королю. Сделать же самому первым визит в дом какого-нибудь русского князя маркиз считал ниже своего достоинства, а посему сидел дома один, как сыч и срывался на прислугу.

Сегодня чаша терпения переполнилась. И он с твёрдым намерением решил объясниться с Остерманом по поводу своего вынужденного уединения. В конце концов, он готов был от него потребовать, чтобы тот приказал местным вельможам посещать французского посла под угрозой жалобы его своему королю.

Шетарди велел закладывать карету, чтоб ехать на Невскую набережную, к дому канцлера. Вот, кстати, тоже пример чудачества, неподдающийся французскому разуму – русского канцлера невозможно было встретить при дворе; он вёл государственные дела исключительно в домашней обстановке.

дом канцлера А. И. Остермана

Андрей Иванович Остерман, сидя в своём неизменном кресле, без парика, в вытертом алом халате, кутаясь в шерстяной плед, с притворной учтивостью выслушал излияния обиды напыщенного француза. И вежливо пообещал уладить создавшуюся ситуацию.

Когда Шетарди удалился, канцлер криво усмехнулся ему в спину. И велел секретарю проветрить кабинет от душного запаха парфюма, коим французы щедро напитывают тело и одежду, вместо того, чтоб помыться.

Разглядывая своё отражение в висящем напротив зеркале, Остерман лениво поразмышлял о том, не стоит ли побриться? Пришёл к мнению, что не стоит. И, побарабанив пальцами по столешнице, решил: так и быть – отменить «опалу» французскому посланнику.