Алексей Поликовский - Загадка Катулла

Что у него было в жизни до встречи с ней? Лёгкие связи, «Амеана, защупанная всеми», Ипсифилла, «наслажденье моё, моя утеха», Авфилена, «ты же, сперва обещав, ничего не дала мне» (а деньги взяла), знакомства с теми, кого он называл «потаскушками» и «лихоманками», снисходительное отношение к женщинам ― «но сама недурна и не без лоска» ― и похабный смех по поводу «занятного случая», когда «Я мальчишку накрыл: молотит, вижу!/Девку. Я ― да простит Диона ― тут же/ Твёрдой палкой своей закончил дело». А ещё насмешливое отношение к влюблённым друзьям. «Что? Да весь исхудал ты с перелюба. Значит, много себе позволил дури». Дурь здесь не травка или таблетки, а чересчур серьёзное отношение к женщине и любви. А перелюб означает… как нам объяснить, что он означает?… что его друг слишком много времени проводит с подругой в постели. Это слова того, кто уверен, что с ним ничего подобного не случится, что он в эти рабство не попадёт и в такую яму не провалится. Ни дури с ним не случится, ни перелюба. Но он ошибся.

Мы вынуждены воссоздавать мир их любви, не имея ни хроник, которые римские историки писали о войнах и о политике, ни какой-нибудь амбарной книги чувств и страстей, в которую бы записывались все слова влюблённых и их поцелуи. Но воображение работает лучше сухого знания. И другого пути в рассказе о любви нет. Поэтому наберёмся смелости и скажем, что утро после первой их ночи сияло ослепительно, и раскидистые верхушки пиний чётко нарисованы на идеальной голубизне, слышен тихий плеск воды в выложенном цветными камешками фонтане, и бронзовые амуры на ложе стали тёплыми от римского солнца… А дальше нам поможет Катулл с одним из своих ста шестнадцати стихотворений. Он умиляется ручному птенчику, прыгающему на коленях у Клодии (место, где резвился воробышек, он называет точно: «никогда не слетал с её он лона»). Этот пасторальный воробышек казался Катуллу птичкой надежды, предвозвестником наслаждения и обновления. Говорил ли он ей об этом? Наверняка, иначе откуда тогда её слёзы?

Он верил в любовь, верил в обуянных страстями, соблазняющих друг друга и изменяющих друг друг богов, и поэтому идея спасения и исправления распутной римской женщины его не могла привлекать. Такая идея вообще чужда эгоистичному, гедонистичному, стремящемуся к наслаждению и власти Риму. Клодия нужна была ему не для спасения, очищения, искупления и прочих знакомых нам, но не знакомых ему христианских подвигов, а для любви ― страсти и нежности. И всё-таки он верил, что его любовь изменит её. Верила ли она? Кажется, и она тоже. Для неё, героини порнографических историй, которые со смехом рассказывали во дворцах и кабаках, такая любовь, которую ей предлагал Катулл, была чем-то новым и необычным. До Катулла она отлично знала цену своим любовникам, а они знали цену ей. Возможно, и они тоже говорили ей подобающие слова, но всё это была всего лишь прелюдия перед сексом, к которому они стремились. Она, использовав их, выкидывала их из своей жизни одного за другим. Но что-то в ней задел своим чистым чувством этот тонкий и чувствительный Катулл. Он полюбил её лицо, её тёмные распущенные волосы, вившиеся на концах прядей, её руки с их нежностью линий и то движение, каким она поднимала их, чтобы обнять его за шею.

Её муж Квинт Цецилий Метелл здесь появляется в последний раз, чтобы умереть и больше не возвращаться. Вместо Цезальпийской Галлии он отправился к Харону. Заслужил ли он своими трудами отдельную лодочку, чтобы в комфорте переправиться через Стикс, или его везли на барже, в толпе других? А ведь она должна была ехать с ним в Галлию, как жена проконсула. Вот радость-то для неё. Вместо солнечного, тёплого, горячего, полного жизни и любовников Рима дикая Галлия с варварами, ходящими в шкурах. Он умер очень удачно ― с её помощью или нет ― чтобы освободить её от всей этой докучливой чепухи со сбором сундуков и хлопотами с подводами и телегами. Способна ли она была отравить его, потому что он мешал её новому роману? В своём своеволии, в своей безбожной свободе ― способна ли эта женщина на убийство? Ответа нет.

Почему она была такой, какой была, то есть распутной, жестокой и скандальной? Самое простое объяснение состоит в том, что отец её умер, когда она была девочкой-подростком, и она росла без надзора и примера, в компании с ещё пятью братьями и сёстрами, не отличавшимися спокойным нравом и скромностью. Возможно, в ней был внутренний надлом ― то, что на современном языке назвали бы «травмой» ― надлом, покалечивший её душу и сделавший её неспособной к верности и любви. Возможно также, что её поведение было сознательной или бессознательной местью. У Торнтона Уайлдера в «Мартовских идах» четырнадцатилетняя Клодия ― жертва дяди-насильника. Это не факт, почерпнутый из исторического источника, это попытка писателя найти в её прошлом, которое нам неизвестно, объяснение её поведения в настоящем, которое нам известно. Но что нам известно точно, так это три случая из её жизни, когда она мстит любовникам. Про Веттия мы уже говорили, он сам напросился со своим мешком меди, когда должен был серебро. Это месть за его грязное к ней отношение. Катуллу она мстит постоянно, мстит изменами ― это месть за его чистое отношение к ней. Клодия сама стремится омрачить свою любовь, смешать её с грязью. После Катулла у неё будет Целий, ему она тоже отомстит.