Алексей Поликовский - Загадка Катулла

Где и как они встретились, в каком храме, в каком доме или на какой улице Рима, мы не знаем. Не знаем, прозвучали их первые слова, обращённые друг к другу, в вечернем неумолчном шуме торгового Аргилета или в утреннем тихом шелесте воды одного из многочисленных римских фонтанов. Знаем только, что Катулл полюбил Клодию с первого взгляда. Увидел ― и больше не мог жить без неё. Какое странное превращение человека.

Он приходил в её дом ― лучше назвать его виллой, потому что там наверняка были атриум, и мозаичные полы, и привезённые из Греции статуи, и колонны, и бассейн, и, может быть, деже умопомрачительный круглый стол из цитрусового дерева на ножке из слоновой кости ― вещь сезона, стоившая целое состояние ― и был знаком с её мужем Квинтом Цецилием, который должен был казаться и ему, и Клодии дурным старцем с замшелыми понятиями о долге, доблести и госслужбе. Он был почти на четверть века старше Катулла и к моменту их знакомства достиг высшей точки своей упорной карьеры военного, судьи и управленца. Современник Катулла Гай Саллюстрий Крисп кратко и почти бесстрастно говорит о нём как об одном из тех, кто вместе с Цицероном подавил мятеж Катилины, предвосхищавший иные, более опасные и разрушительные мятежи. За три года до того, как началась история Клодии и Катулла, он был городским претором, то есть управлял Римом; когда его жена влюбилась в Катулла ― а она влюбилась ― он паковал сундуки, собираясь в Цезальпийскую Галлию, куда был назначен проконсулом. В стихотворениях Катулла он упоминается всего однажды, зато обзывает его Катулл дважды: дурак и осёл. «Не понимает осёл» ― да, этот дородный и достойный римский муж, искушённый в карьерных интригах и административных делах, не понимает того, что яснее ясного искушённому в любви молодому человеку: если его жена в его присутствии ругает Катулла, то это значит, что она небезразлична к нему. «Раздражена, ― потому так и горит, и кипит».

«Горит и кипит». Услышать бы её речь, увидеть бы её жест. Двоих тянуло друг к другу с немыслимой силой. Катулл, конечно, знал, кто эта Клодия и какими словами называют её на улицах и в термах, но любовь совершила переворот в голове и душе этого прежде лёгкого, насмешливого, ничего не принимавшего всерьёз человека, приехавшего в столичный Рим из провинциальной Вероны для великих дел и легко тратившего себя на дела лёгкие и приятные. До любви к Клодии в его жизни не было ничего серьёзного, после встречи с ней он переселился в возбуждённое пространство, которое не описывается физическими формулами и математическими алгоритмами. Как оказалось потом и как мы знаем теперь, это и было то единственное великое дело, которое ему предстояло в жизни ― любовь, amor на латыни.

Клодия ― римская матрона с репутацией шлюхи, красивая женщина со множеством любовников, любившая по капризу. Катулл прославил её своими стихотворениями и сделал единственной и неповторимой в истории, но она такой в римской жизни не была. «Ввиду своего происхождения и внешности, как и благодаря своему мужу и детям, эта женщина была достаточно вознесена судьбой; знала греческую и латинскую литературу, играла на кифаре и плясала изящнее, чем подобает приличной женщине; она знала ещё многое из того, что связано с распущенностью. Ей всегда было дорого всё, что угодно, но только не пристойность и стыдливость; что берегла она меньше ― деньги или своё доброе имя, было трудно решить. Её сжигала такая похоть, что она искала встречи с мужчинами чаще, чем они с ней… Однако умом она отличалась тонким: умела сочинять стихи, шутить, говорить то скромно, то нежно, то лукаво; словом, в ней было много остроумия и много привлекательности» (Гай Салллюстий Крисп о Семпронии). А была ещё Телезилла, десять раз выходившая замуж. Типовой портрет патрицианки эпохи поздней республики.

Вряд ли он долго ухаживал за ней до первой ночи. Это было не в её нраве, много раз говорить «нет», тянуть, ждать. И не в его привычках, долго ухаживать. И он, и она жили в интенсивном потоке чувств, летели на волне возбуждённых ощущений в раскалённом страстями воздухе близкого к самоуничтожению Рима. Вряд ли у него в то время был хоть один день без пира в термах, без встреч с друзьями, без свиданий с гетерами и без стихотворений, так же как у неё каждый день был с утра до вечера наполнен страстями, капризами, свиданиями, чувствами и отношениями. Одно начиналось, другое прекращалось, третье было на подходе, четвёртое требовало интриги, пятое оскорблений, шестое отпора, и только, может быть, седьмое касалось её всерьёз и возбуждало в её душе тень нежности. Красота её требовала заботы и ухода ― рабыни в её доме, готовя мази и румяна, большими медными пестиками толкли в широких чашах лишайники и улиток. А нужно ещё утром долго сидеть в кресле, чуть откинув голову назад, пока рабыня расчёсывает её распущенные волосы и, прежде чем выйти на улицу, мастерски делать подводки на глаза и класть голубоватые тени на веки. А вечером на ложе с бронзовыми фигурками амуров натирать тело благовониями.