Э. Кэнтон - Аврелия – патрицианка Рима

Они исходили из уст пожилого мужчины, внешний вид которого говорил о его крайнем отчаянии. Несчастный старик, как и человек в пурпурной тоге, присутствовал на заседании, но, выйдя оттуда, стал рвать на себе одежду и выдирать пучки своих седых, посыпанных пеплом волос. Это лучше всяких слов показывало, что приговор вынесен не в его пользу, причем он коснулся чего-то дорогого, даже священного для старика.

Его сопровождал адвокат, довольно молодой мужчина, по чертам лица которого читалось благородство его натуры. Напрасно он пытался найти слова утешения для своего убитого горем клиента: тот продолжал громко роптать на несправедливость людей и суровость богов.

Человек в пурпурной тоге сделал попытку ускользнуть от плачущего старика, но, не сумев пробраться сквозь густую толпу, изменил намерения. С восторженным видом он подошел к старику и, схватив за руку сопровождавшего его адвоката, воскликнул:

– Дорогой Плиний! Позволь мне поздравить тебя, несмотря на твое поражение. Твоя речь была лучшей из всех, слышанных мною за всю мою жизнь. Клянусь Аполлоном, ты превзошел Цицерона! Неудивительно, однако, что дело тобой проиграно: я получил благоприятные предзнаменования.

Плиний Младший, «превзошедший Цицерона» разве только тем, что проиграл процесс, поспешно отдернул руку и, смерив противника презрительным взглядом, отвернулся.

– Несчастный Цецилий! – продолжал между тем торжествующий победитель, обращаясь к старику и придавая своему лицу выражение живого сочувствия. – Отчего ты не согласился на сделку, которую я тебе предлагал? Ты бы…

Но он не сумел договорить. Крючковатые пальцы железной хваткой сдавили ему горло с такой силой, какую нельзя было предположить в худощавом теле слабого, убитого горем старца. Еще мгновение – и, потеряв равновесие, человек в пурпурной тоге покатился со ступеньки на ступеньку к пьедесталу одной из двенадцати статуй великих богов, украшавших перистиль базилики Юлия.

Восхищенная толпа одобрила действия старика громом рукоплесканий и радостными выкриками, одновременно осыпая его противника руганью и насмешками, а Плиний, огорченный неудачей настолько, что не в силах был даже позлорадствовать, поспешил скрыться.

Гражданин, которого столкнули со ступенек базилики Юлия, поднялся с проворством человека, сделавшего легкий прыжок. Стараясь казаться бодрым и сохранять спокойствие, он, однако же, не мог скрыть злости, которой пылало его лицо.

– Клянусь всеми богами ада и всеми фуриями, что я отомщу тебе, проклятый старик! – воскликнул, едва держась на ногах, пострадавший, после чего развернулся и неспешно направился к зданию, которое примыкало к Храму Сатурна, расположенному здесь же, на Форуме. В этом здании находился так называемый Эрарий: государственная казна и архив – хранилище актов и протоколов гражданского ведомства.

Войдя в присутственное место, незнакомец потребовал свидетельство о рождении девицы Цецилии и, обращаясь к клерку, который быстро извлек документ и развернул его перед его глазами нетерпеливого посетителя, сказал:

– Дополни его припиской, что на основании сегодняшнего постановления суда девица Цецилия, родившаяся в законном браке от гражданина Рима Цецилия Басса и ныне покойной Теренции Пакувии, признана собственностью торговца Парменона. Вот доказательство. – С этими словами он вложил в руку скриба, или писца листок папируса, который вытребовал в суде сразу по окончании заседания.

Выйдя из архива, человек в пурпурной тоге не пошел домой, а свернул во внутреннюю галерею. Она вскоре привела его в другие ведомства – видимо, более важные, чем то, о котором мы только что упомянули; там царила кипучая деятельность.

Он отправился в казнохранилища республики и кесаря, занимавшие ряд зданий в ограде Храма Сатурна. Если принять во внимание, что Веспасиан по восшествии на трон исчислял государственные расходы в рекордные два миллиарда пятьсот тридцать миллионов сестерциев, то нетрудно вообразить, какое зрелище представляли собой те места, куда стекалось золото и серебро со всей вселенной.

Было бы интересно своими глазами увидеть всю эту толчею, хотя бы для того, чтобы всмотреться в лица людей, которые непрерывно следовали друг за другом для уплаты податей, и убедиться в том, что налоговое бремя существовало чуть ли не от сотворения мира. Неплохо бы обрисовать наружность служащих древнего банка, получавших деньги от клиентов и производивших в связи с этим нужные манипуляции. Ничто не ново под луной: как в Древнем Риме, так и в наши дни печаль уплаты, т. е. потери, и радость получки резко контрастируют между собой.