Николай Энгельгардт - Граф Феникс. Калиостро

– Я еще раз говорю тебе, Давия, оставь в покое моего старого покровителя! – уже сердилась Габриэлли.

– Вот еще! Ты, кажется, хочешь мне приказывать! Но я никогда и никому еще не подчинялась, тем более тебе! Чем я хуже тебя? Кажется, ничем. Хочу – и буду говорить, буду!

– Молчи! Молчи! – вскрикивая и топая ногой, кричала Габриэлли, черные кудри ее, как змеи, разметались вокруг головы.

Давия тоже вскочила и встряхивала в гневе своими великолепными волосами цвета венецианского красного золота. Вырвавшись из-под шелковой сетки, они рассыпались по плечам и груди певицы, едва прикрытой воздушной рубашкой и коротеньким фигаро. Затем обе певицы уперли в крутые бедра мощные длани и стали наступать друг на друга, одновременно пронзительно крича:

– Я буду говорить, буду кричать всегда, всюду, что твой старикашка – безнравственная обезьяна! Коротышка! Уродец! Задыхается! Косой! Глухой! Скупой! Носит по три года один кафтан. Всем надоедает! Ничего не смыслит в искусстве! Противный! Отвратительный!

– Он лучше в тысячу раз твоего жирного мопса Безбородко! Пьяницы! Грубияна! Варвара! Который таскается по кабакам и непотребным домам и заставляет тебя делить его любовь с уличными грязными тварями!

– Это все же лучше, чем жить со стариком, развалиной, немощным подагриком только потому, что он главный директор театров и дает тебе первые роли!

– Я живу со стариком, а ты кроме своего бегемота еще с тремя. С несчастным мальчиком – графом Бобринским [36] С несчастным мальчиком графом Бобринским… – Бобринский Алексей Григорьевич (1762–1813) – внебрачный сын Екатерины II и графа Григория Григорьевича Орлова (1734–1783), фаворита императрицы. После рождения был вывезен в имение Елизаветино возле Гатчины, где воспитывался в семье гардеробмейстера В.Г. Шкурина. В 1796 г. в Сенате Павел I публично объявил Бобринского своим братом. В этом же году А.Г. Бобринский был возведен в графское достоинство. Фамилию Бобринский он получил от пожалованного ему села Бобринки в Тульской губернии, где он и похоронен. , которого растлеваешь и почти довела до чахотки! И с братьями, родными братьями!

– Что, я живу с родными братьями?

– Да, да, я знаю! С одним Рибасом [37] Рибас Хосе де (Дерибас Осип (Иосиф) Михайлович, 1749–1800) родился в Неаполе, служил во флоте. Во время пребывания в Ливорно графа А.Г. Орлова (брат Г.Г. Орлова, 1737–1807) в 1775 г. принимал участие в поимке княжны Таракановой. После этого был послан в Петербург, где сумел войти в царское окружение, получил чин капитана и был причислен к сухопутному Шляхетскому корпусу. Стал воспитателем А.Г. Бобринского. Участник турецких войн, во время которых проявил храбрость и был награжден высокими орденами. В 1789 г., когда была взята турецкая крепость Хаджибей, Дерибас основал на ее месте порт Одессу, разработал проект порта, города и крепости. В его честь одна из одесских улиц названа Дерибасовской. и с другим Рибасом! Это смертный грех! Это кровосмешение!

– Фурия!

– Мегера!

– Цыганка!

– Жидовка!

Певицы до того разъярились, что, казалось, готовы были вцепиться друг другу в волосы.

Граф Феникс внимал перебранке с полнейшим спокойствием, улыбаясь и прихлебывая вино из кубка.

– Ты – жидовка и готова удавиться за горсть червонцев! – кричала Давия.

– А ты цыганка, у тебя нет религии! Ты служишь сатане! – кричала Габриэлли.

– Дура! Обе мы пойдем в ад, если только он существует!

– Слышите! Она не верует в учение Святой Церкви! Я – жидовка, ты говоришь? Но я верую! Я никогда не позволяла себе вступить в связь с двумя близкими родственниками одновременно, тем более с родными братьями!

– Какая святая, подумаешь! Кому ты говоришь? Разве я не знаю твоих похождений?

– Ты – кровосмесительница. И я донесу на тебя аббату Николю.

– Ха! Ха! Ха! Доноси хоть самой инквизиции. Мы в России. Здесь меня не достанешь. Да и в Риме у меня достаточно знакомых кардиналов, которые любят жить весело.

– Когда ты умрешь, Святая Церковь откажет тебе в погребении!

– Всех актрис лишают погребения в освященной земле. Да не все ли равно мертвецу?

– Тебя не похоронят! Тебя не похоронят!

– Нет, похоронят!

– Нет, не похоронят!

– Да ведь я провоняю.

Последний аргумент Давии был столь неожидан, что Габриэлли не нашлась что сказать и замолчала.

Громкие аплодисменты вдруг раздались в дверях покоев. Певицы и внимавший их своеобразному объяснению граф невольно повернулись туда.