Дмитрий Усачёв - Китай под семью печатями

Вот так: пыльная дорога между сопок, хорошо, что пока ещё не заснеженная. Тысячи смертельно уставших беженцев. И у малышки – день рождения. Она весь свой праздник проспала у маминой груди в арбе среди немудрёного скарба.

У Кочергиных в арбе – узлы с самым необходимым. И ещё книги – несколько связок. Мама у детей – книгочейка, она накануне эвакуации всё отбирала и отбирала из большой домашней библиотеки любимые книжки, но оказалось, что нет у неё книжек нелюбимых, так что забрала с собой то, что можно унести на руках, а остальное стаскала в ближнюю школу.

Замыкали эту пешую и тележную колонну белые кавалерийские группы – они оберегали беженцев от красных кавалеристов, которые следовали по пятам, готовые напасть. Не обходилось без стрельбы. И тогда младший Кочергин, Толечка, закрывал уши ладонями и прятал голову в плечики. Белый исход.

Да, сына у Кочергиных звали Толей, он родился в 1918-м, в Бугульме, когда Самарская губерния и Татария были под белыми. Отходили на восток вместе с колчаковцами. А дочка Лиза, как мы уже узнали, появилась на свет 4 ноября 1921 года во Владивостоке. Так что первый Лизин день рождения совпал с дорогой в более-менее безопасный Китай.

Это Кочергины. А что же Усачёвы?

А Усачёвы через несколько дней, 10 ноября 1922-го, как мы помним, пекли на керогазе в вагоне-теплушке каравай в честь Миши, которому стукнуло пять.

Такие близкие даты – 4 ноября и 10 ноября. Всё рядышком. Михаил и Елизавета ещё и свадьбу свою сыграют тоже в начале ноября, 2-го числа, в 1941-м. И внук Михаил (да-да, Михаил) родится 5 ноября. 9 ноября увидит свет Оксана – мама правнука и правнучки. А у нашей Ульянки, тоже правнучки, дата рождения состоит из «барабанных палочек» – 11.11, правда, она родилась не в одиннадцатом году, а в 2012-м, но зато в 11 часов и 11 минут.

Елизавета обо всём этом не узнает, она умрёт совсем не старой, 53-летней; тяжело болела и отмучилась в 1974 году. Увы, тоже в начале ноября – шестого числа. Скорбная дата.

А в том, 1922-м, семьи Лизы и Миши прощались с русской землёй. С какой стати им надо бежать из России? Разве они в чём-то перед ней провинились?

Это назовут – Белый исход. Сколько их, белых, изошло из России? Сколько через Константинополь – в Париж и Прагу?

А сколько через Владивосток, Читу и Благовещенск – в наши Харбин и Мукден? Цифры разные. По неполным данным Службы по делам беженцев Лиги наций, общая численность белой русской эмиграции – 985 тысяч человек. Тогдашняя Лига наций – это как сейчас ООН. Можно верить? Почти миллион.

А какая доля из этого миллиона оказалась в Маньчжурии? Евгений Анташкевич, автор шпионского романа «Харбин», пишет: «К концу 1922 года в Маньчжурию из охваченной войной России пришли почти 300 тысяч беженцев. Харбин, город на северо-востоке Китая, казалось бы, стал спасением. На самом деле именно через него на четверть века пролёг фронт русской смуты».

Получается, что Харбин тут – не чемпион. Европа приняла вдвое больше русских эмигрантов, чем Китай. Но в густонаселённых городах Париже и Праге они, эти эмигранты, – рассеялись, растворились, так, всего лишь группки, пусть и немаленькие. А в Харбине русские эмигранты – сжатый кулак. За 1918–1922 годы население Харбина выросло в полтора раза. «Белым» этот русский город на КВЖД стал практически целиком. Город русской смуты?

То самое выдавливание русских людей с Дальнего Востока в Китай («если не уйдёте, то поубиваем!») большевики называли так: «ликвидация последних очагов контрреволюции». Или – «освобождение Дальнего Востока от интервентов и белогвардейцев». Очищение российской земли от Усачёвых и Кочергиных в числе сотен тысяч других «контрреволюционеров».

Белые эмигранты сами себя винили в том, что позволили большевикам занять всю Россию. И даже в том себя упрекали, что не сумели привлечь на свою сторону русский народ.

А привлечь было тяжело. Население на восемьдесят процентов – крестьянское, не шибко грамотное и просветлённое.

И перед этим населением стал выбор: или 1) ненавистное царское прошлое, или 2) неизвестное будущее.

Заманчивее казалось второе. И белые проиграли.

Гражданская война. Её историю очень ярко и метафорично описал Арсений Митропольский – белый офицер, талантливый поэт и прозаик, родившийся в Москве, сбежавший в Харбин из Владивостока; его псевдоним – Арсений Несмелов. К персоне Несмелова я вернусь ещё не раз, без него не обойтись. А сейчас перескажу и процитирую его стихотворение под названием «Броневик». Эту антисоветскую поэму первым напечатал журнал «Сибирские огни», который издавался в Новосибирске – в самом что ни на есть советском городе. Под стихотворением указан город, откуда якобы оно прислано – «Цицикар, 1928». Это такая хитрость, такой «эзопов язык» и автора, и редакции журнала, ведь написать «Харбин» опасно, НКВД прищучит журнал, ведь в Харбине сплошь недобитые белогвардейцы. А про Цицикар, который в той же «белогвардейской» Маньчжурии и на той же КВЖД, знают далеко не все. Разумная осторожность.