Андрей Лушников - Опрокинутый жертвенник

Друзья встали перевести дух на углу улицы Сингон под небожительскими каменными сандалиями. Из темного переулка к ним подошел заплывший жиром евнух и, кивая в темноту головой, вкрадчиво предложил развлечься в обществе юношей. Элпидий заметил, как Панатий побагровел, будто пурпурная улитка, брошенная в чан с солью, и, брызгая слюной в щекастое лицо, гневно рявкнул:

– Мы не делаем сзади того, что надо делать спереди!

Евнух вздрогнул щеками и исчез внезапно, как и появился.

Приятели прошли мимо Трояновых бань и старого Кесариона с обветренной статуей богини Фемиды, мимо бронзового изваяния оберега города – богини Тюхэ, и мимо окон громадных гомонящих островов-многоэтажек. Они миновали просторные трех- и четырехэтажные дворцы богатеев, украшенные длинными золотистыми колоннадами, прошли мимо портиков и стоящих на опорах бассейнов, с которых огромными зелеными волнами спадали плющ и виноградные гроздья, листья карликовых пальм и тонкие нити водорослей.

И отовсюду – из освещенных светильниками портиков и из окон, забранных решетками, звучали органы, арфы и свирели, слышалось пение и пафосная декламация речей и стихов. Друзья дошли до театра Цезаря, где улица делает плавный спуск к подножию Сильфия, и, обогнув стену Селевка Никатора, свернули в переулок, в котором стоял дом Аммиев. В тихой, не освещенной улочке Элпидий посмотрел с опаской на высокую стену, через которую ему предстояло перелезть, и заметил, что на небе уже высыпали крупные, как семена бобов, звезды, и в самой гуще их пульсировал Сатурн.

Панатий прошелся медленно вперед вдоль стены дома архитектора, постоял, задрав голову, напротив соседней виллы, из-за стен которой доносился шум пира, подошел осторожно к двери дома Таэсис, кинул через стену камешек и, не услышав звона цепи собаки, вернулся довольный.

Элпидия смутила довольная улыбка Панатия:

– Может, подождем, когда угомонятся соседи?

– Соседи ничего не слышат. Они, как лягушки перед дождем, квакают один громче другого о любви к новому императору. Ну, давай, лезь на стену! Я узнал – в ее доме нет собаки.

– Подожди… я… я еще хочу подумать.

– Подумать? Над чем ты собрался здесь еще раздумывать? Над трактатом Ямвлиха «О промысле и судьбе»? Твоя судьба за этой стеной. Лезь на стену, тебе говорю!

Элпидий облизнул вдруг пересохшие губы:

– Панатий, я, кажется… боюсь.

– Он боится! Ха! Философ дрожит! – Патаний ухватился за свой большой живот. – Посмотрите на этого женишка! – Он посуровел. – Тогда, клянусь Зевсом, я сейчас пойду, постучу в ее дверь и все скажу!

– Что скажешь? – удивился Элпидий.

– Что ты трус и боишься не только признаться ей открыто, но и похитить для магии ее вещь. Не могла бы она сама дать что-нибудь для этого? Амулет или гребень, перстень или застежку? Так я иду?

– Нет, стой! Подожди, не надо. Я готов.

– Молодец! Вперед, Аякс! Давай, ставь мне ногу на колено.

– Подожди.

– Что еще?

– Хочу снять лишнее.

Элпидий нагнулся, развязал ремешки и сбросил сандалии, расстегнул застежку плаща и остался в одной легкой безрукавной тунике. Панатий подставил ему мясистое колено и Элпидий, взобравшись по рельефному телу друга, залез на стену, прошел осторожно по черепичной крыше дома и посмотрел вниз. Сад из гранатовых и персиковых деревьев в доме Таэсис был уже старый, верхушки некоторых из них достигали карниза, и Элпидию в полутьме показалось, что кровля держится не на колоннах, а на деревьях. Влюбленный философ спустился по ветвям и спрыгнул на землю. Осторожно ступая босыми ногами по мокрой траве между деревьями, стал искать дверь, ведущую во внутренние покои дома.

Пройдя по небольшому коридору, Элпидий прислушался: из дальней комнаты доносился храп. «Таэсис не может так храпеть, – решил про себя Элпидий, – так может храпеть только ее колода-служанка». Он прислушался и услышал ровное дыхание из-за занавески ближайшей комнаты. Затаив дыхание, он проник внутрь и разглядел в полутьме на ложе спящую Таэсис. Философ наклонился к ней и хотел поцеловать, но затем передумал, боясь себя этим выдать. Он подошел к столику, открыл небольшой ларчик и тут же почувствовал, что кто-то трется о его ногу. Он оцепенел и посмотрел вниз. В полутьме блестела глазами большая кошка с ошейником.

– Абрасакс, – прошептал теург и отбросил ее ногой. Та с мявком шмякнулась о канделябр, и с него сорвалась с медным стоном лампа. Таэсис вскрикнула, Элпидий схватил первое, что попалось, из ларца и выбежал.