Даниил Корнаков - Один я здесь…

Далее Клаус начал обыскивать хижину в поисках чего-нибудь полезного. Делать это он старался быстро, уж очень не хотелось слышать, как очнется старикашка и начнет орать.

В древнем выдвижном шкафчике, пахнущем кислым запахом табака, он нашел пару десятков патронов – решил взять все на всякий случай – и коробок спичек с картинкой лося с большими рогами. Рядом с тем же шкафом нашел свои берцы с лёгким слоем пыли. Потом взялся за стойки в поисках чего-нибудь съестного, с безразличием сбрасывая все на пол, но ничего, кроме перловой крупы да сидевшей в печёнках овсянки, найти не удалось – пришлось взять их. Все собранное он упаковал в тканевый мешок, найденный на полу, и уже было собирался уходить, но остановился. На крючке прямо возле двери висел тулуп: заношенный, с десятками заплат и пахнущий дешевым табаком. Как и его хозяин, этот предмет гардероба вызывал отвращение. Но у Клауса не было выбора, поскольку единственное, что было на нем из одежды, – фуфайка бледно-зеленого цвета да старые брюки, надетые на него стариком. Морщась, Клаус надел тулуп, и, разумеется, тот оказался ему велик, все же его хозяин был довольно высок и плечист. Из рукавов выглядывали одни только пальцы, воротник упирался в подбородок – ему казалось, что со стороны он выглядел мальчишкой, решившим примерить баловства ради отцовскую куртку.

Наконец, справившись с тулупом и взяв в руки мешок с наскоро собранной провизией, он, придерживаясь за костыль, открыл дверь хибары.

Его ослепило. Никогда прежде солнечный свет не казался таким ярким, как сейчас. Огромные кучи снега, которым не было ни конца, ни края, заставляли глаза жмуриться от яркой белизны. Он хотел утонуть в потоках солнечных лучей, купаться в них до тех пор, пока ему не надоест. А воздух! Господи, благослови зимний воздух! Наконец-то в легких оказался свежий воздух, без примеси затхлого погреба и кислого табака. Он был так очарован происходящим, что совсем не обратил внимания, как возле ноги его образовалась небольшая тень.

Псина, громко лая, выскочила из конуры, испугав Клауса так, что он упал в сугроб. Зубы почти сомкнулись на его левой, и без того пережившей много бед, ноге. Но к счастью, короткая верёвка, завязанная вокруг шеи животного, не позволила псу приблизиться.

Клаус поднялся на ноги, приложил ружьё к бедру и, не отводя взгляда от гавкающей псины, заковылял прочь.

Пес не перестал лаять даже тогда, когда он скрылся из виду.

13

С неба падали огромные хлопья снега.

Тулупу стоило воздать должное – он хоть и изношенный, но все же отлично согревал. Без него далеко бы уйти не удалось. Вот только вопрос: далеко – это сколько? И главное – куда?

Клаус не имел понятия, сколько времени находился в пути. Опираясь на костыль, он брел среди деревьев, то и дело проваливаясь в глубокие сугробы. Еще и раненая нога давала о себе знать тягучей болью.

Он начал жалеть о своем необдуманном решении отправиться как можно скорее, не взвесив как следует все за и против. Но он не мог поступить иначе! Свобода стоит того, чтобы за нее рискнуть жизнью! Ведь какая же эта жизнь – без свободы?

И все же…

Надо было дождаться, когда старик очнётся. Приставить ружье к горлу и потребовать, чтобы он вывел его из этого распроклятого лабиринта! Он бы сказал это так громко, что тот и без знания немецкого понял, что от него требуют.

Но было поздно. Клаус попросту не помнил пути назад. Если бы не начавшийся снег, засыпавший его следы, он смог бы вернуться, и тогда…

Солнце стало светить бледнее, а казавшийся теплым тулуп начал пропускать внутрь себя холодок. Клаус понял, что близится вечер, а за ним, и глазом он не успеет моргнуть, наступит ночь.

Ночь. От одной только мысли о ней ему стало еще холоднее.

Если понадобится – я заночую в лесу. У меня есть все для этого необходимое. Если понадобится…

Как же он надеялся, что этого не произойдет.

Голова закружилась. Деревья раздваивались. Клаус был измотан и чувствовал, что в любую секунду может упасть.

– Я не упаду, Тоби. Клянусь тебе – я не упаду, – бормотал он себе под ухо. – Я поймаю тебя. Обязательно поймаю… прямо на лету.

Когда тьма опустилась на лес, Клаус продолжал идти, но было видно, что каждый следующий шаг мог оказаться последним.

Он молил только об одном, пока голова была еще в состоянии думать: «Прошу, Господи, дай мне услышать звук истребителя…»

14

По голове будто стучали молотком. Удары становились больнее с каждым заливистым лаем Борьки, звучащим откуда-то издалека.