Анатолий Коридоров - Планета Крампус. Роман

В папке оказались конверты с письмами, фотографии и какие-то бумаги с печатями и штампами. Взял одну фотографию, подполковник посмотрел на нее внимательно, перевернул, осмотрел обратную сторону, развернул лист бумаги, вынутый из конверта.

– Все не по-нашему писано, – огорчился Смоляков. – Так, так, так… Ну что же, значитца, вывод напрашивается, товарищ младший сержант, один – работать с этими документами необходимо. И эта забота поручается вам. Поначалу, значитца, переводы всех этих текстов. А там…

В этот момент раздался телефонный звонок.

– Подполковник Смоляков у телефона, – доложил хозяин кабинета, взяв в руку трубку. Внимательно выслушал телефонное сообщение. Ответил:

– Есть. Буду к назначенному времени.

И положил трубку на рычаг.

– Вот, – развел он руками, – как всегда. На самом интересном месте… Значитца, придется, товарищ младший сержант, наш разговор продолжить в другое время. Вызывают меня, понимаешь.

Георгий Семенович нажал на кнопку с внутренней стороны столешницы. На пороге кабинета появился дежурный.

– Майора Красина ко мне, – приказал Георгий Семенович.

Через пару минут на пороге появился майор.

– Вот что, Николай Федорович, – обратился к нему Георгий Семенович, – как говорится, не в службу, а в дружбу. Сейчас нас с комендантом вызывают в штаб дивизии, а как надолго – неизвестно. Но я планировал и обещал быть в шестнадцать тридцать, через час, у комполка Лазарева. У него там какой-то лихой лейтенантик на майора Зверева бумагу накатал о превышении тем якобы служебных полномочий. Надо быть вникнуть в это дело. Так вот, Николай Федорович, я прошу тебя через часок быть у Лазарева и разобраться, что там произошло. А я ему об этом сейчас же и позвоню.

– Есть, – ответил майор Красин. Но уходить явно не спешил.

– У вас что-то есть ко мне? – заметив заминку, спросил его Георгий Семенович.

– Звонили из комендатуры, сообщили, что прибыло пополнение из Нижнеруднинска. Штрафники. Более тридцати человек. Я их направил в полк Зарубина. Оттуда должен приехать за ними оперуполномоченный особого отдела старший лейтенант Страськов.

– Хорошо, Николай Федорович. Хорошо. Будем считать, что нашего полку прибыло. У вас все ко мне?

– Так точно, товарищ подполковник.

– Вы можете быть свободны, Николай Федорович.

– Есть, – ответил майор.

Когда за ним затворилась дверь, подполковник Смоляков заговорил с Алексеем.

– Так что, значитца, младший сержант Боровых, вы в моей команде. Завтра утром встречаемся здесь же для завершения дел с этими вот бумагами, – он указал на вынутые из конверта документы. – И для окончательного решения вашего вопроса с местом службы, постановки на довольствие и выполнения первоочередных поручений. А пока вот…

И подполковник подвинул к себе листочек бумажки, что-то черкнул на нем и подал Алексею со словами:

– Это местечко для вас, чтобы день прожить да ночь скоротать. Там, кстати, вас и покормят. Тут недалеко. На той стороне привокзальной площади. Найдете, не маленький. Вы свободны, сержант.

– Есть, – ответил Алексей встав со стула.

Когда он вышел на свежий воздух, взвод был выстроен недалеко от Железки. Перед шеренгами стояли лейтенант Одареев с незнакомым офицером. Тут же и мотоцикл с коляской, у руля которого устроился старшина, дымящий папиросу.

У штрафников шла поверка. Старший лейтенант Страськов стоял перед взводом, расставив ноги и покачиваясь с пяток на носки. Руки он держал за спиной, между пальцами был зажат длинный тонкий прутик. Он то и дело вертел им и похлапывал себя сзади по ногам. Фуражка была низко надвинута на лоб капитана, скрывая глаза. А он из-под округлого козырька видел всех и все.

– Нахимчук… Я! Овсепьян… Я! Румянцев… Я! Ухарский… Я! Шелепов… Я! Яковлев… Я! – заканчивал перекличку лейтенант Одареев.

Оперуполномоченный особого отдела Страськов до поры равнодушно оглядывал стоящий перед ним рядовой состав и вполуха слушал фамилии штрафников. Пока вдруг… Пока вдруг глаза его не наткнулись на тяжелый взгляд знакомых глаз. Старшего лейтенанта от неожиданности обожгло. У него аж перехватило дыхание. Но скоро он справился, унял волнение. «Вот ведь черт… – упрекнул он себя. – Надо же как… И чего это я?».

А тяжелый взгляд… А знакомые глаза… Это был Шелепов Вадим. С этим Шелеповым Вадимом у него, Страськова, образовались свои счеты. Придя в себя, Страськов даже внутренне возликовал: «Эге, дружок, так ты, я смотрю, в рядовые подался. Так-то, товарищ полковник. Жизнь, она штука хоть и непредсказуемая, но справедливая. Так что пришло времечко. Повстречаемся. И еще поквитаемся».