Анатолий Коридоров - Планета Крампус. Роман

– Что он говорит? – удивленно воскликнул Борис Соломонович. – Кто это? Кого вы сюда привезли?

А раненый, то хватаясь за голову, то стуча кулаками себе в грудь и по ногам чуть ниже живота, не унимаясь издавал режущие слух звуки. Он кричал:

– Ich kann nicht! Ich kann nicht mehr! Sie sollen irgendetwas tun. Geben Sie mir einen Schmerrmittel. Eine Spritze, bitte! Toetet mich! Um Himmels Willen, hoer auf mit meiner Qual! 1 1 Не могу! Я больше не могу! Сделайте хоть что-нибудь. Дайте обезболивающее. Поставьте укол. Убейте меня. Ради бога, прекратите мои мучения.

– Он так громко кричит, а мы… Ну как врачам, медсестрам общаться с таким вот раненым? – сокрушался Борис Соломонович.

На шум прибежала старшая медсестра Зинаида Прокопьевна.

– Что случилось, Борис Соломонович? Что тут за шум такой? Кто кричит так, как будто его режут?

Подойдя к встревоженной криком раненого группе, Алексей произнес, обращаясь главным образом к Борису Соломоновичу:

– Он, – кивнув в сторону раненого, – терпеть не может. Просит обезболивающего или чтоб его убили.

– Вот как! – Борис Соломонович прокашлялся в кулак.

– Вы понимаете, что он говорит? – с интересом взглянула на Алексея Зинаида Прокопьевна.

– Да, понимаю, – коротко ответил Алексей.

– Это так удивительно, – произнесла она. – Ну а… – медсестра хотела еще что-то спросить у Алексея, но Бориса Соломонович прервал ее.

– Зинаида Прокопьевна, – сказал он, – будьте добры, организуйте побыстрее укол новокаина этому вот…

Он запнулся, не найдясь, как правильно назвать новоиспеченного пациента.

– Да, да, конечно, сейчас – воскликнула старшая медсестра и ринулась в бывший кабинет завуча школы, где сейчас располагался склад медицинских препаратов, инструментов и оборудования. Тут штабелями лежали бумажные мешки с гипсом, упаковки с ватой и бинтами, коробки с ампулами, таблетками и порошками, стояли на полках и стеллажах бутыли со спиртом, бутылки, бутылочки, скляночки и баночки с растворами и мазями. Покоились в упаковках тонометры и термометры, тепловые вентиляторы, грелки, утки и горшки…

Возвращаться в палату после обеда Алексей не спешил. На улицу он тоже возвращаться не пожелал. Там стало довольно свежо. Ему хотелось где-то уединиться, подумать… И может быть, даже что-то и добавить в свою тетрадку.

И он устроился у подоконника между лестничными маршами. Курильщиков на площадке почти не было. Сидел на ступеньке и курил, занятый своими мыслями, лишь один немолодой солдат.

Вернувшись в палату, у той же койки, где поутру умер юный Мыхасик, как его называл пожилой моряк, Алексей вновь увидел группу людей, но более многочисленную. Она состояла из тех же двух, знакомых по послеобеденной встрече офицеров из Особого отдела, главврача и двух санитаров. Недавно они увозили на каталке мертвого Мыхасика, а сейчас, наоборот, из каталки перекладывали на койку раненого немца. Тот был спокоен. Похоже, даже спал.

Борис Соломонович поправил на раненом одеяльце и, оценивающе глядя на нового пациента сквозь толстые стекла очков, с тяжелым вздохом многозначительно произнес: «М-да…».

Особисты в ладно пригнанном обмундировании, с чисто выбритыми подбородками и непроницаемыми взглядами, наблюдали за действиями главврача. Им пришлось смириться с его решением разместить раненого в общей палате на одни сутки.

Борис Соломонович наконец выпрямился и, глядя на представителей серьезного военного ведомства снизу вверх со своего незавидного ростика, произнес, кивнув в сторону раненого:

– О таких вот мой учитель, небезызвестный доктор Захар Данилович Бодренко говаривал – пограничник.

Он выдержал некоторую паузу, но не дождался от собеседников ни удивленных взглядов, ни вопросов, на которые, вероятно, рассчитывал.

– Да, пограничник. Поскольку человек находится на границе между жизнью и смертью.

– Вам ставится задача, товарищ Марголин, – произнес капитан, – во что бы то ни стало предотвратить смерть этого человека, – он боднул подбородком в сторону лежащего на койке. – Более того, надо, чтобы он как можно скорее пришел в сознание. И заговорил.

– На все, как говорится, воля божья. Жаль, что мы не боги, – сделал слабую попытку отшутиться Борис Соломонович.

Считая разговор оконченным, капитан и его спутник, направились к выходу.

Пожилой моряк лежал, безучастно уперев взгляд в потолок. А вскоре он и вовсе лег на бок, на здоровую руку, повернувшись спиной к койке, освобожденной Мыхасиком и теперь занятой другим, незнакомым человеком.