Серж Арденн - Анжуйцы

хладнокровием и немалыми способностями в фехтовании. Его невысокий рост и щуплый торс порой давали неверное представление соперникам о силе и ловкости этого молодого дворянина. Без всякого смятения, он претворился, что отступает, обернувшись спиной к сделавшему шаг вперед противнику, резко отклонился вправо, развернувшись молниеносно, как юла, вонзил шпагу в живот наступавшего. Великан, на прямых ногах, бездыханно рухнул на спину, растрощив несколько стульев. Сигиньяк огляделся. Его взгляд остановился на Любертоне, который был дважды ранен, но и сам уложил одного из нападавших, с трудом отбиваясь от двоих. Если бы не лестница, на которой он вел отчаянную оборону, нормандцу, наверняка, давно пришел бы конец. Он не смел просить, но так жалобно взглянул на Жиля, что тот все понял, и ринулся на помощь.

Де Самойль расправился с двумя из противостоявшей ему троицы, и хотя был ранен, теснил третьего, высокого, длинноволосого провансальца.

Тяжело раненный де Клюни, истекал кровью. Его пробитое плечо и распоротая рука, безжизненно повисшая словно плеть, не оставляли шансов против изощренного соперника, коим оказался португалец с изуродованным лицом. Успев вонзить свой кинжал под ребра лысоватому гасконцу, второму нападавшему, которого смертельно ранил, гвардеец лишился столь грозного оружия, оставшись тет-а-тет с португальцем, вооруженный одной лишь шпагой. Это, несомненно, было чревато смертью. Португалец был искусным и неимоверно жестоким бойцом. Искалечив несчастному де Клюни левую руку, он не спешил прикончить его. Понимая, что соперник слабеет с каждой минутой, он все больше изматывал его, пока не улучив удобный момент, приняв удар на маин гауче 1, нанес смертельный удар в шею. Это был страшный удар, не достойный истого дворянина. На изувеченном шрамами лице, появился безжалостный оскал, изъявлявший глубокое наслаждение от собственной кровожадности. Словно подкошенный, гвардеец упал навзничь, еще дергая ногами в предсмертных судорогах. Португалец, вытянув из-за пояса пистолет, неспешно осмотрел поле битвы. Он с призрением, отыскал де Самойля, в тот момент, когда анжуец проткнул своего последнего соперника. Прогремел выстрел. Сержант упал на колено, получив пулю меж лопатками. С неимоверными усилиями, шевалье вновь встал на ноги, обернувшись к стрелявшему, но, сделав два шага к направлению убийцы, упал, уткнувшись лицом в грязный пол.

Хватаясь окровавленными руками за рукоятку торчащего из живота кинжала, оставленного де Клюни, раненный гасконец прохрипел, взывая к португальцу:

– Куарежма! Не бросай! Помоги!

Тот лишь с пренебрежением усмехнулся умирающему и, не теряя времени, под пристальным взглядом де Сигиньяка, выпрыгнул в окно. Жиль, не имел возможности, пуститься в погоню за убийцей друга, он сражался с последним уцелевшим противником. Этот сорокалетний испанец, по-видимому дворянин, был весьма искусным бойцом. Он теснил анжуйца, причиняя ему довольно значительные затруднения. Де Сигиньяк заметно подустал и перешел в защиту, постепенно распрощавшись с мыслью одолеть многоопытного сеньора. Он понимал, что его поражение лишь дело времени, но не мог найти выхода из сложившейся ситуации. Нанеся сильный рубящий удар, слуга Его Католического величества, отбросил изящного виконта к стене. Ударившись о холодные камни, в голове Жиля пронеслись неясные очертания похожие на прощальные воспоминания о прожитой, столь короткой, жизни, когда хлопок разорвал цепь сих скорбных картинок и ощущений. Испанец, как будто его ударили в спину, с вытянутой вверх рукой, сжимавшей эфес, подался вперед и, снеся стол, с грохотом врезавшись в металлический короб очага, повалился на спину. Запахло пороховым дымом. Сигиньяк мутным взором оглядел поле битвы. В опустившейся тиши раздался стук, выпавшего из руки израненного де Любертона пистолета. Лежащий на лестнице нормандец впился окровавленными пальцами в деревянные перила, застонав от боли и лишился чувств.

Жиль подбежал, на неверных ногах, к умирающему де Самойлю.

– Констан, ты слышишь меня?!

Глаза шевалье приоткрылись, он пересохшими губами, тихо произнес:

– Это не важно, главное, чтобы ты слышал меня. Жиль, здесь, под камзолом, вот оно, письмо к дону Риккардо Лаэрто. Запомни это имя.

Сержант положил окровавленную ладонь себе на грудь, указывая место, где хранится послание.

Он закашлял, с трудом сплюнув ярко-красную слюну.

– Немедленно отправляйся в Барселону и передай это послание дону Риккардо. Там ждут. К черту испанца, нам его не настичь. Нас обманули. Жиль на тебя вся надежда. Не подве…