Олег Якубов - Реактор. Черная быль

– Знаете, коллега, поговорить нам сегодня, похоже, уже не удастся. Я, признаться, и сам понятия не имел, что вся семья соберется. Завтра пятница, я весь день в Академии наук буду, в субботу тоже кое-какие дела намечены. Мы вот как поступим. Если вы свободны, то подъезжайте ко мне в воскресенье часикам эдак к двенадцати. Вам удобно будет, вы в воскресенье не заняты?

Ошеломленный обращением «коллега», Гелий растерялся и не сразу ответил:

– Конечно, удобно, – и уточнил: – К двенадцати в лабораторию приехать?

– Ну зачем же в лабораторию? Сюда приезжайте. Не волнуйтесь, гостей не будет, так что в моем кабинете нам никто не помешает.

Когда Гелий прощался с гостеприимными хозяевами, Рива Юрьевна на пороге протянула ему небольшой сверток: «Ларочке и Анне Яковлевне от меня большой привет, а в свертке рогалики, на пробу». Он пытался отказаться, но его и слушать никто не стал.

Дома мама Аня сначала огорчилась, что внук отказывается от ужина, но узнав, что он был в гостях у Гольверков, успокоилась. И когда он рассказал, что принес на пробу рогалики по ее рецепту, бабушка рассмеялась:

– Это она тебе из вежливости так сказала. На самом деле это я всегда ее рецептами пользуюсь.

– Это точно, – подтвердила зашедшая на кухню мама. – Ривочка кулинар известный, а таких тортов и пирожных, как у нее, – по всей Москве не сыщешь.

***

Тот воскресный разговор в доме Гольверка Гелию врезался в память на долгие годы. «Не будем терять времени», – предложил профессор и подошел к стоящей на ножках возле книжных стеллажей доске. Вернее, это была даже не обычная учебная доска, а переворачивающееся матовое стекло – парень таких сроду не видел, профессор привез ее из Франции, где был на симпозиуме. Ученый быстро начертил цветным мелком несколько схем. Затем, перевернув стекло, загородив спиной, встал так, чтобы не было видно, еще что-то. Вернул стекло на прежнее место. Через несколько минут от Гелькиной идеи, которой он втайне, чего уж греха таить, гордился, не осталось камня на камне.

Гольверк снова перевернул доску, показал свои схемы. Гелий сидел удрученный. Поясняя, в чем ученик ошибся, учитель острых углов не сглаживал, говорил резко, даже тон его стал каким-то неприязненным. Потом губкой стер все с «доски», жестом пригласил присесть в кресло, сам устроился напротив.

– А теперь самое время запить горечь ароматным чайком, – предложил он светским тоном радушного хозяина и стал колдовать над чайником. Когда действительно ароматный напиток был готов, заговорил снова.

– Вы думаете сейчас, что это крах, конец, а это на самом деле – начало. Начало того пути, который вам предстоит пройти. Я сейчас скажу вам кое-что, а вы запоминайте, ну а если не захотите – воля ваша. Как говорится, каждый сам кузнец своего несчастья. Вы человек, безусловно, одаренный. Говорю об этом прямо. И я, скорее всего, не первый, кто вам об э том говорит. Неудивительно, что вы в это верите. И правильно. Верить в свой талант необходимо, без этого нельзя. Но сегодня вам кажется, и ваша работа меня в этом убедила, что жизнь ученого складывается по формуле «пришел – увидел – изобрел». А это не так. В любую идею надо вдохнуть жизнь. А для этого необходимы глубочайшие знания, широкий кругозор и еще много чего такого, о чем вы даже и не догадываетесь сегодня. Понимаю, что говорю сейчас вещи, на первый взгляд, банальные, но на то она и жизнь, что состоит из огромного количества тех самых банальностей, без которых не может быть самой жизни. Вам это еще предстоит понять. Поэтому сейчас не нужно задумываться над моими словами и анализировать их. Просто примите, в порядке исключения, как аксиому.

– А почему в порядке исключения? – не понял Гелий.

– А потому что аксиомы тоже нужно проверять, иначе никакой вы не ученый. Что же касается мною сказанного, то приведу такой пример из собственной жизни. У меня был друг детства. Мы ходили вместе в детский сад, учились в одном классе, даже сидели все школьные годы за одной партой. Вместе «заболели» физикой, поступили в университет, одновременно защищались, стали кандидатами, а потом и докторами наук. Все эти годы бытовало мнение, что мой друг – талант, даже гений. Обо мне же говорили, что я человек способный. В наших компаниях мой друг любил разглагольствовать так: «Без ложной скромности скажу, что действительно чувствую себя на пороге гениального открытия. Но Мишка, – это он обо мне, – пойдет дальше меня. Пусть у него нет таких задатков, зато у него есть железобетонная задница, и он своей усидчивостью добьется всего». Речь сейчас не о моих научных успехах, – счел нужным пояснить Михаил Борисович. – Речь о моем друге. Уверовав в свою гениальность, он только на это и уповал. Человек действительно с большим потенциалом практически прекратил развиваться. Он так и остался рядовым доктором наук, которых тысячи, не сделав в жизни ни единого стоящего открытия. Мне бы не хотелось, мой новый юный друг, чтобы вы повторили судьбу моего старого товарища.