Олег Якубов - Реактор. Черная быль

– Вполне возможно, – согласно кивнул академик Гольверк. – Я, признаться, как-то не сопоставил. А сейчас припоминаю, что Леонид Петрович что-то такое говорил про своего сына. Он вроде из этих, как их бишь называют, феноменальных счетчиков. Оперирует в уме любыми цифрами.

– Ну, это скорее талант цирковой, нежели научный, – сварливо буркнул кто-то из присутствующих.

– Весьма спорное утверждение, коллега, весьма, – возразил Михаил Борисович. – Впрочем, речь сейчас не об этом. Полагаю, что нам ни в коем случае нельзя терять из виду этого парнишку. Мы вот как сделаем. Я вечерком позвоню Леониду Петровичу, узнаю, его ли это сын, но даже если он просто однофамилец, это ровным счетом ничего не меняет. Надо про этого Гелия узнать все поподробнее.

Михаил Борисович Гольверк относился к тому разряду ученых, которые считают, что школа – на то она и школа, что не может существовать без учеников. Своих же выучеников, если видел в них научный потенциал, он лелеял, берег и опекал всячески.

***

Через две недели Гелий с отцом поехали в МГУ, на встречу с академиком Гольверком. На семейном совете решили, что столь важное событие должно проходить непременно с участием отца. И как ни ссылался Леонид Петрович на занятость, аргумент тещи оказался неоспоримым:

– Ради будущего сына вы должны ехать вместе с ним, Леонид, – сказала Анна Яковлевна, как припечатала.

Когда после почти часового разговора с Гелием ученые остались вдвоем, его попросили обождать в коридоре, Михаил Борисович сказал Строганову-старшему:

– Ваш сын далеко пойдет, Леонид Петрович. Это, простите за сравнение, алмаз, истинный алмаз. Но, как и всякий драгоценный камень, он нуждается в огранке и шлифовке. И начинать надо немедля. В его возрасте так мыслить – это дорогого стоит. Он уже сегодня знает больше, чем многие выпускники физмата. Он должен учиться на нашем факультете, – решительно заявил академик.

– Но позвольте, Михаил Борисович, – возразил Строганов. – Он же еще школьник, только-только в девятый класс переходит.

– Я еще не знаю, как это правильно сделать, но я подумаю, посоветуюсь с ректором.

Разговор с ректором получился тяжелым. Поначалу он и слышать ничего не желал: пусть мальчик окончит школу, а там видно будет.

– В конце-концов, есть закон, который нарушать никто не вправе, – сердился ректор. – Не может стать студентом школьник, не получивший аттестата зрелости.

– Из всякого правила есть исключения, – настаивал Гольверк.

– Из правил есть, из закона – нет, – не уступал ректор.

Но сломить напор академика было не так-то легко. В итоге соломоново решение нашел сам ректор и даже пообещал утрясти его в Министерстве высшего образования. Гелий два года будет посещать лекции физико-математического факультета МГУ в качестве вольнослушателя, затем экстерном сдаст школьные экзамены, получит аттестат и уж потом станет полноправным студентом.

Первого сентября вольнослушатель физмата МГУ Гелий Строганов впервые переступил порог студенческой аудитории. В этот день ему исполнилось пятнадцать лет.

Сокурсники приняли «вундеркинда» в общем-то радушно, хотя несколько все же покровительственно – двух-трехлетняя разница в возрасте давала себя знать. Но это скорее напоминало покровительство старшего брата над младшим и Гелию ничуть не мешало. Тем более что по уровню знаний он тридцати своим «старшим братьям» и трем «старшим сестрам» ничуть не уступал. Вот только на свои студенческие вечеринки они его не звали – мал еще.

Учеба Гелия увлекла, особенно нравились ему лабораторные занятия. Его бы воля, так он из лаборатории не выходил бы вовсе. Академик Гольверк, сразу подметивший эту увлеченность своего протеже, ненавязчиво подкидывал Строганову то одно задание, то другое, постепенно их усложняя. И когда в конце первого учебного года писали курсовые работы, выяснилось, что лучшую работу представил Вундеркинд – теперь это прозвище приклеилось к нему накрепко. Правда, ненадолго. И если отец школьным делам сына внимания почти не уделял, целиком доверившись маме Ане, то теперь, в редкие свободные минуты, живо интересовался его университетскими успехами. Леонид Петрович даже изъявил желание ознакомиться с курсовой работой сына. Прочитав, долго сидел задумавшись, потом спросил:

– Значит, практические исследования тебя увлекают больше, чем теоретический анализ?

– «Суха теория, мой друг, а древо жизни зеленеет», – озорно процитировал Гелька.