Владимир Бутенко - Казачий алтарь

Остерегаясь потравы, Полина Васильевна решила озимку убрать. Пусть уж дойдет зерно в снопах, на подворье. Взяли серп, лантух [10] Лантух (южн. диал.) – большое покрывало для возов. из полотна и пряльник для обмолачивания. Дотопали до своего надела. При виде волнившейся нивы захватило дух! Набросились на работу – откуда только силы воскресли?! Пока Полина Васильевна жала и вязала снопы, сынишка собирал упавшие колоски и обмолачивал на полотнине.

Объездчик Зубенко, невысокий, скуластый, с глубоко посаженными сталистыми глазками, ставропольский хохол, подвернул к шагановскому участку внезапно. Бодро спросил:

– Шо вы туточки робытэ?

Полина Васильевна кротко улыбнулась:

– Вот, выросла… Убираем…

– Та хиба ж можно? Вин же ще зэлэный! – и круто развернул свою буланую, откормленную кобылу: – А ну, пийшлы до прэдши Совита! Хай вона дае разрешення.

– Это же – наш пай. Степа сеял! – взмолилась хозяйка.

– Такэ указання! Або ботигом пидмогнуть?!

…Матрена Барабаш, цыганского склада, грудастая баба, наградившая в гражданскую войну не одного красногвардейца триппером, выслушав объездчика, аж подпрыгнула на стуле, заорала:

– Кто разрешал?! У тебя же сельхозналог за прошлый год не выполнен! К муженьку в гости захотела? Подкулачница недобитая… Обойдемся без тебя силами трудящихся масс! Вон!

…Ленечка слег внезапно. Полина Васильевна подумала, что переел садовой зелени. Голод понуждал есть все подряд, вплоть до крапивы и сурепки. Отвар из конского щавеля не помог, колики в животе усиливались. На другой день мальчику стало еще хуже. Бабка Мигушиха пробыла возле больного недолго и всполошилась:

– Дизентерея у твово сынка. Надоть в больницу везть. Кабы раньше… Шукай, Полинка, подводу. Скорей шукай!

Председатель колхоза, Брыкало Алексей Семенович, встретил ее просьбу матюками. Как угорелая, металась плачущая мать по хутору, умоляла в райцентр отвезти Леню…

Ночью он стал уже бредить. Глаза на обрезавшемся лице ввалились, как у покойника. Спозаранку застала она деда Кострюка дома. И, вопреки председательскому запрету, старик быстро запряг на конюшне пару, вместе с хозяйкой подъехал к шагановским воротам. Спрыгнув с подводы, Полина Васильевна вбежала в курень. Ленька, выпятив острые лопатки, лежал на топчане лицом вниз. Сукровица пятнала светлую наволочку. Мать повернула ему голову, ощутив пронзительную прохладу щек, краем простыни утерла отверделые губы сына. И, безумно хохоча и всхлипывая, выскочила во двор…

Соседки, окутав отрока тем самым лантухом, на котором он обмолачивал колоски, похоронили Леньку рядом с братом.

Несколько дней Полина Васильевна пряталась от людей в вишеннике. Чудились ей голоса детей, просивших кушать. По-темному растапливала печуру, варила крапивные щи. Чугунок приносила к могилкам. И, находясь на грани помешательства, в полный голос звала сыночков, выла скорбяще…

И точно дозвалась Тихона Маркяныча! Странник принес полмешка кое-каких продуктишек. И полный короб рассказов! Это и вырвало осиротевшую мать из глухого, голодного безразличия.

В разгар уборочной, ввиду нехватки рабочих рук, Шагановых пригласили в колхоз. Старика определили сменщиком деда Кострюка и сторожем на бахчу. А Полина Васильевна сначала кухарила на полевом стане, а затем перешла в бригаду огородниц…

В середине дня, на ключевской развилке, подводу Шагановых догнала линейка. Сидевший на ней рябой человек в синем плаще оказался атаманом из Дарьевки Григорием Белецким. Объезжая по обочине, похлестывая своих справных дончаков, он сдержанно поздоровался и спросил:

– Откель правитесь? Должно, гостевали?

– Не время по гостям разъезжать, – возразил Степан Тихонович, почувствовав в голосе атамана скрытую насмешку. – Были в Ворошиловске. По делам.

– Ого-го! А я из волостного управления. Власть, Тихонович, трошки поменялась. Теперя Мелентьев у нас бургомистром. А прежнего немцы скинули. Вроде за коммунарские грешки… – Белецкий выправил линейку на дорогу, опустил кнутик и обернулся: – Объявили, казачок, новые разнарядки. Все зерно, что в наличии, приказано под гребло за недельку вывезти. Да ишо по мясу заданию завысили. Хоть роди, а полтонны сдай.

– А семенное? Тоже на вывозку?

– Под метелку! Семенной фонд озимой будут с элеватора отпущать. А про яровое зерно и речи не велось. Ну, как? Повеселел?

– Ага. Хоть вскачь, хоть в плач.

– А самую главную радость напоследочек приберег. Объявились в нашем округе партизаны. Ты старосту из Бунако-Соколовки знал? Мирона?