Виктория Хислоп - Однажды ночью в августе

Многие женщины не могли сдержать слез. Они начали расходиться парочками, чтобы поплакать друг у друга на плече в попытках утешиться. И только дети, испытывая непреодолимое любопытство и вытягивая шею, не спускали глаз с мертвого тела, распростертого на одеяле.

Там лежала Анна.

Манолис видел, как сначала Мария пробилась вперед, а затем и Гиоргос опустился на колени рядом с телом своей дочери.

Манолис различил бледно-голубое платье, залитое кровью, и растрепанные темные волосы. Мария тоже опустилась на колени и теперь держала руку сестры, тихонько поглаживая ее и что-то бормоча себе под нос. Гиоргоса, чтобы он не упал, поддерживали двое мужчин.

– Те му… Те му… Боже мой… – все повторял сквозь слезы несчастный старик, осеняя себя крестным знамением.

Седовласый мужчина закрыл Анне глаза. Это простое движение привело Манолиса в ярость. Кто он такой, чтобы прикасаться к ней?

Манолис отчаянно заработал локтями, желая протолкнуться поближе к телу Анны. Каждой клеточкой своего тела он жаждал схватить ее и унести в горы, подальше от этого места, от этих людей. Анна была его женщиной. Сколько раз она повторяла, что принадлежит ему, и только ему? Анна, его прекрасная Анна… Собственническое чувство еще никогда не проявлялось в нем с такой силой.

На миг Манолис представил, как, прорвавшись вперед, подхватывает Анну на руки и поцелуем возвращает к жизни. То, что здесь случилось, не могло быть правдой. Просто не могло. Всего мгновение назад она была жива. Он видел ее. Неподвижное тело, лежащее на земле, – не Анна. Это невозможно.

Манолис отошел на несколько метров от места происшествия и очутился в каком-то темном дверном проеме. Молодой человек почувствовал, что задыхается. А затем его тело сотрясли рыдания. Шум толпы заглушал их, однако, если бы даже они раздавались в полной тишине, никто бы не поверил, что эти звуки издает человек, а не зверь.

Присев на корточки, Манолис закрыл лицо руками и уткнулся головой в колени. Когда он наконец поднял глаза, то увидел, как тело Анны осторожно заворачивают в одеяло и уносят. Манолис впал в оцепенение. Его с головой захлестнули горе, шок и боль от потери любимого человека. Не привыкший к подобным эмоциям, Манолис ощущал лишь ледяной холод, сковавший его тело с головы до ног.

Глоток раки помог ему немного согреться, но его все еще трясло, как будто на улице был декабрь, а не август. Манолис потерял счет времени в этом глухом темном углу, терпеливо ожидая, пока не опустеют улицы.

Убедившись, что его никто не видит, Манолис покинул свое укрытие. Вопреки здравому смыслу он остановился около «кадиллака» Андреаса, чтобы осмотреть место, где лежало тело Анны. Сейчас здесь не было ничего – ни капли крови, ни следа в пыли. Яркие флаги, развешанные между деревьями, казалось, насмехались над ним. Как и праздничные столы, вместо угощения теперь уставленные пустыми тарелками и грязными стаканами.

Убирать со столов сразу после столь ужасного происшествия было бы знаком неуважения. Однако рано или поздно это придется сделать, и Манолис был уверен, что жители деревни найдут в себе силы заняться уборкой.

Неожиданно в слабом свете восходящего солнца что-то блеснуло. Манолис немного отступил назад, а затем оглянулся, чтобы убедиться, что рядом никого нет. Наклонившись, он различил на камнях мостовой женскую сережку – одну из пары, которую Манолис подарил Анне на ее именины несколько лет назад. Эти подвески с аквамарином стоили намного меньше, чем любые украшения, которые Анне когда-либо дарил Андреас, однако их цена совсем не смущала молодую женщину – она была от серег в полном восторге и надевала их только по особому случаю.

Манолис подобрал сережку и быстро сунул в карман брюк, а затем поднялся и пошел к своему грузовику, припаркованному где-то неподалеку. В голове у него созрел план.

Подъезжая к своему дому, Манолис не переставал думать о последних минутах жизни Анны. Только Бог и Андреас знали, что именно она сказала перед смертью. Однако Манолис почему-то не сомневался, что именно о нем говорили супруги в последний раз. Следовательно, именно он, Манолис, был повинен в смерти Анны. Теперь ему придется научиться жить без нее. Думать об этом было невыносимо.

Да, не он спустил курок, и не его будут судить за это преступление. Но Манолис знал, что слухи разносятся со скоростью пожара на холмах во время засухи. Внезапно он почувствовал симпатию к тем, кто накануне навсегда покинул Спиналонгу. Подобно этим людям, отныне он будет носить клеймо позора.