Ирина Костина - Кавалергардский вальс. Книга вторая

Мария Фёдоровна, не имеющая никакого опыта в дипломатии, разумеется, была невероятно «ценным» соратником! Она взялась за переговоры со свойственной ей житейской позицией. И принялась подробно описывать все достоинства дочери, демонстрируя Клингспору журналы «Муз», в которых были помещены переводы дочери с французского.

Посол, из вежливости, выражал восхищение талантами великой княжны, но не более того. В основном вопросе – вопросе свадьбы, оставался непреклонным.

Тогда Мария Фёдоровна с романтического этапа перешла на практический. И стала обещать, что, в случае согласия на брак, значительно увеличит дочери приданое! Когда же несговорчивый посол не принял и этот уступок, Мария Фёдоровна принялась провоцировать его на жалость: начала стенать, что горькое разочарование заставит неутешную Сашеньку уйти в монастырь!!

Клингспор сочувственно разделял материнское страдание, периодически вынимал из-за манжетки платок и в изнеможении отирал выступающий пот с лысины. Но решения своего не менял.

Тогда Павел, чтобы окончательно добить вредного дипломата, пустил в ход «тяжёлую артиллерию» – он пригласил в кабинет саму Александру Павловну!! Та в слезах, падала к ногам родителей и выла белугой, обещая, что покончит с собой, если будет отвергнута обожаемым Густавом! Мария Фёдоровна прижимала «бедную девочку» к груди и бросала на Клингспора уничижительные взгляды, взывая к его сердечности. А Павел, скрепя сердце, ронял тяжёлые слова:

– Взгляните, сударь! Можете ли Вы ещё сомневаться в искренней любви к Вашему королю этого невинного создания? Разве могут не тронуть сердце Густава эти горькие слёзы влюбленной несчастной девушки?!

Такого грандиозного спектакля, с изобилием запрещённых приёмов, европейская дипломатия ещё не видела!! На Клингспора было жалко смотреть. Растерянный, измученный, он ежеминутно потел от напряжения и заискивающе улыбался.

И, возможно, уже поддался бы на все условия, чтобы только избавить себя от изнурительных сцен! Но ему на родине были даны точные инструкции, нарушить которые он не мог, даже под пытками! И потому посол мужественно держал осаду, оставаясь непреклонным в отказе от бракосочетания, даже когда Павел, в полном отчаянии от осознанного провала, пообещал ему невероятное – что отнятая у Дании Норвегия будет прибавлена им к приданому Сашеньки!!

Расставаясь, Павел вынужден был признать, что ему так и не удалось достигнуть результатов там, где потерпела поражение его мать.

12 декабря 1796 года

Зимний дворец

Удручённый дипломатическим фиаско Павел заперся в кабинете. Он в десятый раз взвешивал все «за» и «против», восстанавливал в памяти все сказанные фразы. И ничего не понимал! Почему? Почему ему не удалось добиться своего? Ведь, он готов был принять все условия, выдвигаемые Шведским королем. Даже больше! Но в итоге не сдвинулся ни на йоту! Чертовщина! Мистика какая-то.

Заикнувшись о мистике, Павел вспомнил о тетрадках монаха Авеля. Достал их из ящика стола и перечитал. Задумался: а что, если, всё мистически предначертано свыше? И исход его переговоров с Клингспором заранее был обречён небесами на провал? Ах, если бы можно было знать будущее!

Павел открыл дверь и громко крикнул:

– Алексея Куракина ко мне! Живо!

12 декабря 1796 года комендант Шлиссельбургской крепости получил письмо от князя Куракина с повелением немедленно прислать в Зимний дворец арестанта Васильева.

Спустя несколько часов инок Авель, он же арестант Васильев, сидел напротив Павла в кабинете и робко взирал на императора. Павел с радушной улыбкой скрестил пальцы рук:

– Ко мне в руки попала книга, в коей ты осмелился предречь кончину императрицы Екатерины. Я прочёл сие сочинение. И должен выразить восхищение твоим талантом, ибо Екатерина умерла, и всё случилось так, как описано в твоей книге.

Авель почтительно склонил голову и перекрестился, желая покойной государыне царствия небесного. Павел продолжал:

– Скажи мне, монах, каким образом получаешь ты известия о событиях, никому не известных и ещё не случившихся?

– То не моя заслуга, – скромно ответил Авель, – Даруется мне свыше Господом нашим вездесущим видения. Во сне, как на яву, вижу я людей, события с ними творящиеся. Вижу даты и сроки.

– А были у тебя, кроме смерти царицы, другие видения?

– Были, государь, – сознался монах, – Пока пребывал я в заточении, ежедневно неистово молился. И посылал мне Господь за моё смирение сны разные о судьбе отечества и царей.