Эдуард Бульвер-Литтон: Последние дни Помпеи

При входе уже в помпейское жилище, каждому посетителю представлялось очаровательное зрелище на весь дом. Прихожая, с блестящим мозаичным полом и веселою стенной живописью, кабинет, грациозная колоннада; на противоположной стороне нарядная столовая и, наконец, сад, заканчивающийся фонтаном или мраморной статуей. Хотя, понятно, каждый дом Помпеи имел свои особенности, но в общем все они не отклонялись от этого плана. Везде комнаты следовали в вышеуказанном порядке, везде много живописи по стенам и во всем сказывалась особенная любовь к изысканным наслаждениям жизни. Декоративная живопись в Помпее не носит, впрочем, отпечатка особенно тонкого вкуса; там любили яркие краски и фантастические рисунки; иногда нижние части колонн окрашены были ярко-красной краской, а верх оставался некрашеным. Иногда, если сад бывал очень мал, то допускался, для обмана глаз, весьма не художественный прием — последнюю стену разрисовывали деревьями, виноградом, птицами и т. п.

Дом Главка принадлежал к самым маленьким, но и к самым изящным из частных жилищ Помпеи. Входили через узкие, длинные сени, где на мозаичном полу была изображена собака и над нею известная надпись: «cave canem», т.-е. «берегись собаки!» По обеим сторонам сеней были довольно просторные комнаты для приема таких посетителей, которые не имели доступа в дом. Из сеней входили в переднюю, представлявшую при первом взгляде богатство живописи, которой не постыдился бы Рафаэль. Эти художественные произведения находятся теперь в Неаполитанском музее и возбуждают постоянно удивление знатоков. Они представляют сцену из Илиады Гомера — прощание Бризеиды (дочь жреца, военнопленная Ахилла) с Ахиллом, и нельзя не признать красоты и силы в изображении обоих лиц и всей полной жизненной правды сцены.

С одной стороны передней небольшая лестница вела во второй этаж, в помещения рабов и спальни. Из прихожей входили в кабинет, где вместо дверей висели богатые пурпуровые драпировки. На стенах было нарисовано, как какой-то поэт читает свои стихи друзьям, а на каменном помосте изображен был директор театра, который дает различные указания своим актерам. Из кабинета был выход в перистиль, которым и заканчивался дом. С каждой из семи колонн, украшавших этот внутренний дворик, свешивались цветочные гирлянды, а внутренность двора, заменявшего сад, была полна роскошнейших цветов, помещавшихся в белых мраморных вазах на каменных подставках.

Влево, у задней стены сада был крошечный храм, посвященный домашним божествам, и перед ним бронзовый треножник. С левой стороны колоннады находились две спальни, а направо — столовая, где теперь и собрались гости. Эта прелестная комната выходила в сад; вокруг лакированного, выложенного серебряными узорами стола были три дивана (ложи) для возлежания, покрытые искусно вышитыми подушками. Посреди стола стояло прекрасное изображение Бахуса, а по углам, возле солонок, занимали места Лары. Так как в те времена считалось признаком невоспитанности, если гость, придя, тотчас садился, то собравшиеся, поздоровавшись, некоторое время стояли, рассматривая комнату, любуясь бронзой, картинами и украшавшею ее утварью. Потом, когда они разместились вокруг стола, Панза заметил:

— А надо признаться, Главк, как ни мал твой домик, а равного ему нет во всей Помпее; это в своем роде — алмаз! Как прекрасно написано, например, вот это прощание Ахилла с его Бризеидой! Что за стиль! какие головы!

— Да, греки, греки! — воскликнул толстый Диомед, который любил выставлять себя образованным человеком и поэтому высказывал особое пристрастие ко всему греческому.

— Похвала Панзы очень ценная, — серьезно заметил Клодий, — надо видеть, какая живопись у него самого на стенах! там видна мастерская кисть Зейксиса!

— Действительно кисть Зейксиса! — подтвердил Лепид.

— Вы мне льстите, вы преувеличиваете, — возразил Панза, который был известен в Помпее тем, что имел самые плохие картины, потому что из патриотизма довольствовался доморощенными художниками. — Вы в самом деле преувеличиваете, хотя, конечно, краски стоит посмотреть, не говоря уже о рисунке, а затем у меня украшение кухни, я вам скажу, друзья мои, это уже мое изобретение!

— А что там у тебя нарисовано? — спросил Главк. — Я все еще не видал твою кухню, хотя уже не раз испробовал ее превосходных произведений.