Юрий Слепухин - Пантократор

Проклятье, так сегодня и не заснуть… Он сбросил ноги на пол, сел, нашаривая ступней чувяки. Протянув руку, безошибочно нашел кнопку выключателя на ночном столике – был уже второй час. Вышел в соседнюю комнату, включил свет и там. Хотелось пить, он взял с буфета прикрытый бумажкой стеклянный кувшин с холодным отваром каких-то ягод и трав, приготовляемым экономкой, и жадно напился прямо через край. Поставил кувшин на место, аккуратно прикрыл той же бумажкой и прошелся по комнате, беззвучно ступая по толстому ковру. Хорошие ковры были единственным видом роскоши, не вызывавшим в нем раздражения. Прохаживаясь, рассеянно посматривал на вырезанные из «Огонька» цветные репродукции, тут и там прикрепленные кнопками к панелям. Картинами он никогда не интересовался, к живописи был равнодушен, но понравившиеся репродукции иногда собственноручно вырезал и вешал на стену. Просто так – без стекла, без рамки.

Задержавшись возле широкого окна, он отвел в сторону белую шелковую, присобранную фестонами штору – такую же, какие висели в его кремлевском кабинете. За толстым зеркальным стеклом было темно и тихо, дождь перестал, электрическое зарево на востоке совсем потускнело и едва угадывалось над черными кронами яблонь. Москва давно спала – «Четвертый Рим», столица великой большевистской империи, отпраздновавшая сегодня его триумф. Пока только военный, не все сразу…

Потом – не скоро – будет и политический. Не скоро, но это от него не уйдет, теперь уже можно быть уверенным. Он сам главного своего триумфа (надо надеяться!) не увидит, тем более приятно сознавать, что успех главного дела жизни обеспечен. Достигнутая власть, конечно, в чем-то неизбежно разочаровывает, не дает всего, что когда-то от нее ожидал; однако не стоит впадать и в другую крайность. Если власть дает возможность осуществить все, что было задумано, это уже немало. Так что жаловаться ему грех. Того, что сумел осуществить он, не удавалось осуществить еще никому.

Ни один правитель до него не мог создать государственную систему, полностью застрахованную от внутренних потрясений. Таких систем просто не было. Никогда и нигде. Правителей, державших подданных в железной узде, история знает множество; любая власть спокон веку стремилась к тому, чтобы укрепиться, отсюда и жестокие правители. Сколько угодно было жестоких. Многие из них рано или поздно теряли власть, оказавшись недостаточно сильными, но были и сумевшие удержать власть до конца. И все-таки ни один из них не мог считать себя полностью застрахованным от разного рода осложнений внутриполитического порядка.

Мало быть жестоким правителем, это любой дурак сумеет. Чтобы чувствовать себя в безопасности – в полной, стопроцентно гарантированной безопасности – надо быть еще и умным правителем.

…Он сидел за длинным пустым столом – устало сгорбившийся старик в раскрытой на груди белой ночной сорочке, с толстыми усами на слегка отечном, рябом от оспы лице и рыжеватыми волосами, словно перхотью густо пересыпанными сединой. Маленький, невзрачный, совсем не похожий на свои портреты. Только трубка, которую он сейчас машинально взял со стола, – небольшая, с удобно изогнутым чубуком, – придавала ему некоторое сходство с известным всему миру канонизированным обликом. Таким же машинальным движением другая рука придвинула плоскую коричневую жестянку «Явы», толстые пальцы отколупнули крышку, разворошили хрусткую серебряную фольгу. Запахло сладко, медово. Он обычно предпочитал более крепкий папиросный табак, но иногда дома, для разнообразия, курил этот, – специальный трубочный. Не спеша брал щепотки крупно нарезанных, чуть влажновато-клейких золотистых волокон, аккуратно уминал в трубке, тянулся за новой порцией. Привычное занятие, как всегда, успокаивало.

Набив трубку, он стал раскуривать ее, плавными круговыми движениями водя отгибающийся вниз огонек над ровной поверхностью плотно примятого табака; бросив догоревшую спичку, прикрыл чашечку трубки большим пальцем и неглубоко затянулся пряным сладковатым дымом. Он вообще не был завзятым курильщиком, трубка служила скорее игрушкой – иногда очень полезной. При каком-нибудь важном разговоре – хотя бы вот с этими иностранцами, разными гопкинсами и гарриманами, которых немало перебывало в Кремле за последние три года, – возня с трубкой давала возможность помедлить с ответом, хорошо его обдумать…

Теперь с этими визитами, слава Богу, покончено. И хорошо, что покончено. Неприятно было сознавать свою зависимость от этих господ. А зависимость была; из песни, как говорят, слова не выкинешь. Поэтому и приходилось принимать этих людей, беседовать с ними как с равными. Правда, еще одной встречи не избежать –