Владимир Голяховский - Семья Берг

— Хочешь зайти?

— Если можно.

Она усмехнулась:

— Можно. Я живу одна, спрашивать некого.

В комнате он, стесняясь, подошел к ней и робко поцеловал в шею. И, неопытный в отношениях с девушками, сразу испугался своей смелости — вот сейчас она влепит ему пощечину. Конечно, своей грубостью он заслужил это. В смущении и растерянности, он увидел, как ее глаза смеялись. Вместо того чтобы дать ему пощечину, она повалилась спиной на кровать, привлекла его на себя и впилась в него губами. У бедного Саши закружилась голова. Прямо в сапогах он лежал на ней, ужасно стеснялся и даже не знал что делать. Он чувствовал, как она расстегнула и стаскивала его брюки, он почувствовал возбуждение и застеснялся еще больше. Что теперь? Он неумело прижался и пытался проникнуть в нее, никак не мог, тяжело дышал, и тут — о ужас! — она сама взяла в руку его напряженный член и направила. Он лежал на ней голый, старался, задыхался, она, тоже голая, совсем голая, извивалась под ним, стонала и кричала, вжимая его в себя:

— Саша, Саша, ой! Положи мне руки под зад, прижмись ко мне, ой! Еще, еще, умоляю!

Ошеломленный ее решительностью и страстностью, он потом лежал, как-то сразу обессиленный, и признался:

— Лариса, это ведь в моей жизни в первый раз.

Она усмехнулась и шепнула прямо ему в ухо:

— Оно и видно. Теперь ты счастлив?

Конечно, он был счастлив. Он хотел поскорее увидеть ее опять и думал, что, как честный человек, он должен сделать ей предложение, а после окончания службы жениться. Это долго, но она будет его ждать. Ему и в голову не приходило, почему она такая опытная в страсти, почему она командовала и руководила им. Он, как слепой влюбленный, думал, что она, конечно, девушка и делала все это потому, что влюбилась в него.

Да, вот еще что — надо написать маме, что он встретил девушку, которую полюбил, и хочет сделать ей предложение. Наверное, мама будет рада за него. Мама может удивиться, что Лариса не еврейка, но это не имеет никакого значения — теперь так много смешанных браков. И, как всякому влюбленному, ему очень хотелось рассказать о ней кому-нибудь, кто мог бы понять его счастье. Но не так, конечно, как рассказывали о своих похождениях другие ребята, прибавляя весь ассортимент ругательств. Один парень, старшина, приходя из увольнительной, всегда собирал в казарме вокруг себя любителей послушать сальные истории. Он садился на нары, снимал сапоги, разматывал портянки и, шевеля пальцами ног, заманчиво заявлял:

— У «невесты» был.

Окружающие уже начинали улыбаться и смеяться, ожидая дальнейшего рассказа. Помучив их молчанием, он добавлял:

— Ух — н..си! — следовал взрыв хохота.

— Уж я ее и так, и сяк, — шли яркие сальные подробности о положениях, в какие он ставил и клал «невесту». Каждая их них вызывала новый взрыв хохота:

— Ну, насмешил! Ну ты и артист, старшина!

Но Саше это было противно, он даже не хотел слушать, он не представлял себе, что мог бы рассказывать про Ларису целой ораве. А все же он хотел рассказать своему тезке Фисатову, но без деталей, конечно, а только о своем чувстве. После долгих размышлений он решился:

— Знаешь, Сашка, я с такой чудесной девушкой познакомился в кино.

Фисатов деловито спросил:

— Как зовут?

— У нее красивое имя — Лариса.

— А, эта! Знаю — бл..юга.

Саша обомлел:

— Как ты смеешь? Да я тебя за это!

— Не горячись, сержант. Я ведь ее тоже е.ал.

Дикая обида вскипела в благородной душе Саши. Он бросился на Фисатова, но тот встал в защитную позицию и закричал ему в лицо:

— Дурак ты, что ли? Да это у нее тактика такая — она в кино заарканивает кого-нибудь и тащит к себе. Ребята говорили, что она приводила их к себе сразу по двое — по трое и все по очереди ее е...ли. Почитай, чуть ли не весь полк с ней пере…ся.

Для Саши это был удар — как прикладом винтовки по самым нежным струнам души. Много дней он избегал говорить с Фисатовым, в увольнительных больше не ходил в кино, а однажды издали видел смешливую Ларису с двумя бойцами — они шли в направлении ее дома. Он бесился, но ревновать ко всему полку было глупо, это он понимал и спустя короткое время перестал злиться на Фисатова. По счастью, маме он об этом написать не успел.

Теперь, маршируя вместе с другими, Саша поражался — их почти совсем не учили тому, что нужно бойцу на войне. Увезли устаревшие 76-миллиметровые пушки и заменили на 85-миллиметровые, но снарядов к ним не доставили, складские бараки были завалены старыми снарядами. Он был командиром орудия, но по-настоящему ни разу не участвовал в практических стрельбах из новых пушек, даже не знал, как установить прицел, трубку, какую команду он должен отдать подчиненным, чтобы выстрел пушки поразил цель. Если война начнется завтра, стрелять будет некому и нечем.