Владимир Голяховский - Семья Берг

— Это что это за название такое магазина — «Зика»?

— Зика — это мое имя. Я Зика, и это мой магазин.

— Не врете — на самом деле это ваш магазин, такой большой?

— Правда мой.

— Собственный?

— Собственный, — улыбнулся симпатичный владелец.

— Это значит, все-все, — Сашка обвел руками полки и витрины, — все это ваше?

— Мое.

— И на других этажах — тоже ваше?

— Тоже мое.

— Ну даете!.. — только и смог сказать Сашка.

Липовский смотрел на Михоэлса и сказал хозяину:

— Мы покупать ничего не хотим, да и не можем, а вон тот человек — он, наверное, купит. Это известный еврейский актер из Москвы, Соломон Михоэлс. Я узнал его по фотографии.

Тут же следом за ними влетел в магазин комиссар Богданов и строго приказал:

— Липовский, Фисатов — сейчас же выйти. Не положено.

Хозяин поблагодарил уходящего Сашу за то, что тот подсказал ему, и подошел к Михоэлсу.

— Так вы действительно еврейский актер?

— Действительно.

— Очень приятно видеть еврейского актера из России. Ну, расскажите, как там живется евреям в Советском Союзе? Советские власти вас не притесняют?

— Очень хорошо живется. Никто нас не притесняет. Многие евреи занимают важные посты, стали русскими интеллигентами.

— Что это значит — евреи стали русскими интеллигентами?

— Они стали писателями, художниками, профессорами и актерами, как я сам.

— Ну а деловым людям вроде меня, частникам-коммерсантам, как живется?

— У нас социализм, частников нет.

— Куда же они делись?

— Те, которые примирились с властью, стали государственными служащими.

— Да, которые примирились… С тех пор как у евреев не стало своей страны, им уже две тысячи лет приходится примиряться с окружающим. Это наверняка ждет и меня, раз нас присоединили к Советскому Союзу. Если только в Сибирь не сошлют.

Зика стал расспрашивать про старых знакомых:

— У меня в Москве есть дальний родственник, набожный еврей Арон Бондаревский, старик. Интересно было бы знать, жив ли?

— Арон Бондаревский? Который женат на тете Оле?

— Да, верно — на тете Оле. Вы их знаете?

— Арон мой дядя.

Так выяснилось, что Зика с Михоэлсом дальние родственники. Зика обрадовался:

— Правду говорят, что все евреи родственники, — он достал бутылку отборного французского коньяка. — Выпьем за нашу встречу.

Он засыпал Михоэлса подарками для всей семьи.

— Зика, спасибо. Зачем так много?

— Бери, Соломон, бери. Для себя бери, для моего дяди Арона с тетей Олей, для их детей. Все равно ваши скоро отнимут у меня весь магазин.

Михоэлсу Зика понравился — это была крепкая деятельная натура, у него был острый аналитический ум, он прекрасно помнил факты из истории евреев в Польше и России и умел их тонко анализировать. Он говорил Михоэлсу:

— Советские арестовывают и ссылают латышей, но нас, евреев, пока не трогают. Ну, если захотят меня тронуть, я от них откуплюсь. Но у меня есть верные сведения от друзей, что в Польше Гитлер уничтожает евреев тысячами. Если он начнет войну со Сталиным, нам, евреям, будет очень плохо.

Михоэлс не стал обсуждать с ним политику, но предсказания Зики его взволновали, он нахмурился. Зика заметил, сказал:

— Ну, может быть, все-таки как-то обойдется.

Они так понравились друг другу, что обменялись адресами и стали переписываться.

Агенты НКВД отбирали у хозяев частные предприятия, меняли всю администрацию. Проницательный Зика предвидел это. Еще когда советские военные части только стояли перед границей, он быстро реализовал значительную часть своего богатства в золото, драгоценные камни и картины старинных мастеров, отвез все это в нейтральную Швейцарию и положил в банк.

Вскоре после разговора с Михоэлсом к нему в кабинет пришли два переодетых в штатское агентов. Зика их ожидал и знал, что они всегда приходят по двое.

— У нас есть ордер на ваш арест и предписание отобрать у вас магазин и национализировать его.

Зика не удивился, не испугался, он попросил с любезной улыбкой:

— Покажите мне ордер. Да, теперь я вижу — солидная бумага. Но все-таки это только бумага. Дайте мне ее, а я дам вам в обмен кое-что.

Он вынул из карманов пиджака два заранее заготовленных плоских кожаных футляра, открыл и протянул им. В каждом лежало кольцо с бриллиантом, бриллиантовое колье и серьги. Они сверкали так, что агенты не могли отвести глаз и глотали слюну.

Только Зика умел так легко и просто предложить крупную взятку, о которой они не могли даже мечтать. Стоимости этих драгоценностей хватит им на всю жизнь. А Зика рассчитал точно, что за свою жизнь должен заплатить солидно. И он понимал, что если дать большие взятки сразу двоим, то каждый будет бояться, что на него донесет другой, и оба не станут доносить на него. Агенты поморгали глазами, взглянули друг на друга, взяли футляры и отдали ему ордер. Бумага об аресте легко могла затеряться среди тысяч таких же бумаг, и никто о ней не вспомнил бы. Так Зика остался на свободе. Но магазин у него все-таки отобрали. Он остался заведовать снабжением и продолжал жить неплохо, хоть и небогато. Крепкий и деловой человек, Зика умел приспосабливаться к любому режиму — и примирился с новой советской властью.