Михаил Туруновский - Записки военного врача

– Как же так? – претворяя за собой скрипучую дверь, начал причитать Игнатич, – Где ж это видано, чтоб…

Однако закончить фразу он не успел. Мужчина оборвал его, вопросом, не дослушав. Было очевидно, что ему не хотелось, чтобы собеседник договорил до конца.

– Ты мне лучше скажи! Как мне тебя за коня и плуг отблагодарить? – спросил он, вытирая руки пучком соломы.

– Вы?! Меня?! Да, что вы такое говорите, Михал Андреич! Спаситель вы наш! Да, мы по гроб жизни всей семьёй об вас молиться будем неустанно! – воскликнул крестьянин. От удивления он сначала широко раскинул руками в стороны, а затем так же размашисто трижды перекрестился, – Кабы не нога моя, я бы сам всё вспахал вам. Эх! Кабы не нога! У-у! Германец проклятый!

И мужик сердито пригрозил воображаемому неприятелю кулаком.

– Германец говоришь? – немного задумавшись, переспросил мужчина, а затем добавил, – А как по мне, то большевики эти, что страну до братоубийства довели, куда страшнее германца теперь будут.

Услышав его слова, крестьянин округлил глаза и уже набрал воздух полной грудью, явно собираясь разразиться гневом, но ему снова не дали выговориться.

– Ну, ладно, ладно, Игнатич! Будет! Знаю я, что ты хочешь сказать. Знаю и прекрасно понимаю. Да, что толку от наших с тобой проклятий? Всё пустое теперь.

Мужчина обречённо покачал головой, и быстро переменил тон.

А вот тебе спасибо, голубчик! Выручил! – дружелюбно похлопал он мужика по плечу и едва заметно улыбнулся, – Ну, тогда я пойду, пожалуй. Поздновато уже. А ещё до дома добраться нужно.

Он попрощался с крестьянином и, стараясь изо всех сил держать натруженную спину прямо, вышел со двора.

У калитки своего дома мужчина оказался, когда на улицы города уже опустились густые сумерки. Несмотря на усталость, он долго и тщательно вытирал подошву сапог об кованную металлическую скобу, что была вкопана в землю при входе. Жирная чёрная земля будто нарочно не желала отлипать, и всё время норовила забиться под каблуки. Основательно вычистив подошву, он устало шагнул за калитку и по дощатому настилу прошёл чрез двор к входу в дом.

В дверях высокого двухэтажного деревянного сруба его уже встречала невысокая женщина, немного за тридцать, с неприметным, но очень добрым лицом, густо усыпанным мелкими веснушками. Её простое, но аккуратное платье с передником легко выдавало в ней домашнюю прислугу. Она немного суетливо вытирала руки о сухую льняную салфетку и еле слышно, с недовольным видом что-то бубнила себе под нос, слегка покачивая при этом головой.

– Где ж это видано, чтобы врач …, – наконец произнесла она вполне разборчиво, но договорить не успела.

– Ладно, Нюра. Ладно. Не начинай, пожалуйста, – с порога остановил её мужчина и, зайдя в прихожую, устало опустился на крепкий деревянный табурет. Он упёрся спиной о стену, откинул голову назад, и закрыл глаза.

Нюра молча, ловкими привычными движениями помогла ему снять сапоги, а затем, подставив плечо, так же ловко помогла подняться на ноги.

– Воды, голубушка, и побольше, – обратился он к женщине уставшим голосом.

– Вам попить, Михал Андреич? – живо поинтересовалась она.

– Нет. Сначала мыться, обязательно мыться, – пояснил он, и тут же добавил, – Если можно, тёплой.

Медленно, превозмогая усталость, он вымыл руки, лицо и шею, а затем прошёл в свой кабинет, где почти рухнул на диван прямо в одежде.

– А как же ужинать? Михал Андреич? – попыталась позвать за стол Нюра, но тут же осеклась, глядя на его руку, бессильно упавшую на пол.

– После, Нюра, после, – проваливаясь в сон, еле слышно прошептал он в ответ.

Женщина аккуратно затворила дверь и бесшумно удалилась.

Несмотря на смертельную усталость, уснуть ему удалось не сразу. Непривычное к тяжёлой физической работе тело, отвечало назойливой ломотой в каждом суставе. Особенно сильно, с совершенно не знакомой ноющей болью, выворачивало руки.

Для человека по роду своего занятия не привычного к изнурительному крестьянскому труду полдня, проведённые на пашне за плугом, оказались немалым испытанием.

Однако те физические страдания, что превозмогал он теперь, никак не могли сравниться с глубокими душевными потрясениями, уготованными ему судьбой накануне. И он с радостью согласился бы ещё, и ещё раз повторить этот день взамен, хотя бы одному из тех, что не давали теперь возможности и желания жить. Жить как прежде. В гармонии с миром и согласии с самим собой.

Погружение в сон было тяжёлым и болезненным. Само ощущение надвигающегося сна вызывало мучительные страдания и страшную головную боль. Ему хотелось как можно скорее забыться и провалиться глубоко, глубоко. Туда, на самое дно таинственного небытия, заключённого в условные границы сущего. Но кто-то невидимый, словно издеваясь, постоянно возвращал его падающее тело наверх, и снова повторял, начатую им экзекуцию.