Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

За ним поспешили другие.

Среди рязанских верхних бояр пошли разговоры, что не мешало бы и дальше продвинуться вглубь земель соседа, пока идёт в Залесье усобица.

Присоединение Лопасни Олега обрадовало. Но боярское своеволие, то, как нагло они отстранили его даже от видимого участия в принятии важных решений, вначале смутно, а потом всё сильнее и отчётливее стало раздражать.

И вот теперь, без его ведома, в отсутствие матушки, собирается дума.

«Обнаглели бояре, — проносилось в голове юного князя. — Был бы жив отец... Хотя что отец? Именно он, добрый, мягкий, сговорчивый, и разбаловал бояр, ибо полагал главным делом своим укрепить сторожи — заставы на дальних южных и юго-восточных границах наших земель, чтобы своевременно узнавали в городах о приближении извечных врагов из Дикого поля».

Заскрипела лестница, и появился Епишка.

— Ну? — нетерпеливо спросил Олег.

— Спорят — ударить ли сейчас, пока соседи без князя...

— Это понятно, — перебил Олег. — Где спорят?

— В думной палате. Князь Милославский на столе сидит. Вроде он думу правит.

— Где сидит? — Зелёные глаза Олега полыхнули недетским гневом.

— На столе, — повторил Епишка еле слышно. Он почувствовал вину своего отца, дворского Кореева, допустившего такое.

— Старый сыч! Ведь первым из удельных князей отцу крест целовал, что не станет искать подо мною рязанского стола! — Олег некоторое время смотрел невидящими глазами на чёрные крыши домов, толпящихся у подножья детинца, потом решительно шагнул к лестнице.

— Ты куда, князь? — спросил Васята. У Олега в этот миг было такое выражение лица, что назвать друга детства просто по имени мальчик не решился.

— Ждите здесь! — приказал Олег, спускаясь по лестнице.

Стоявшие у дверей думной палаты два дружинника в полном боевом облачении, с тяжёлыми копьями, завидя князя, заволновались, затоптались, пока он подходил, но молча расступились, давая проход.

Мальчик, не глядя на дружинников, с силой ткнул тяжёлую дубовую дверь и вошёл в палату.

Всё было как при жизни отца: просторное помещение, скудно освещённое светильниками на стенах и лучами солнца, пробивающимися сквозь цветные стёклышки окон, расположенных высоко под потолком, заполняли вятшие люди [3] Вятший — выдающийся, знатный. Рязанской земли. Вдоль стен на лавках сидели бояре и старшие дружинники, ближе к двери теснились дружинники молодые, а в противоположном конце палаты, на массивном дубовом резном, изукрашенном золотом и киноварью столе, служившем престолом пяти поколениям рязанских государей, сидел старик Милославский, глава захудалого удельного княжества.

Завидя юного князя, он нелепо заёрзал, приподнялся и снова сел. Все взоры в палате обратились на Олега.

Твёрдо ступая, он подошёл к Милославскому, остановился в двух шагах, неотрывно глядя в его старческие, выцветшие, вдруг заслезившиеся глаза.

— Встань, князь, — прошептал кто-то из ближних бояр, кажется, отец Епишки.

Милославский с готовностью поднялся. Сидевший рядом со столом великий боярин Кобякович потеснился на лавке, и старый князь тяжело сел на освободившееся место.

Олег сделал два шага к креслу, повернулся лицом к боярам и дружинникам и медленно сел на отцовский стол. Он положил руки на подлокотники, сжимая их от волнения так, что суставы побелели. Сердце бешено колотилось, в горле пересохло. Олег с усилием сглотнул и обежал взглядом знакомые с детства лица. Кто-то хмурился, кто-то глядел удивлённо. Припозднившийся Дебрянич, сидевший с дружинниками, хотя и был великим боярином, приветливо и ласково улыбался.

Надо что-то говорить — а что?

Олег встал. Как-то само собой слетело с его уст слово, которым всегда начинал свои речи в думе отец:

— Други!

Будто ветерок прошелестел вдоль лавок.

— Вчера я возвращался с охоты с твоим сыном, боярин Кореев. — Олег взглянул на дворского. — И с твоим. — Он строго посмотрел на Васятиного отца, будто именно тот был виноват в сборе думы. — На окраине города ставили сруб. Я пригляделся — с топорами, почитай, одни бабы делают мужскую работу. Даже на распиле стояли две бабы. И на укладке. Нянюшка моя говорит, что и в поле работают одни бабы, и на покосе.

Вот про нянюшку он зря сказал. Бояре заулыбались: малец, мол, всё за нянюшкин подол придерживается, небось подумали.

Олег продолжил твёрдо:

— Словом, обезмужела наша Рязань! — Слово было корявым, неудачным, зато упало в полумрак палаты тяжело, как камень, враз погасив все улыбки, ибо было точным: ордынские налёты, а потом чёрный мор [4] Чёрный мор (холера) 1352 года. словно выкосили всё мужское население Рязанской земли. — Так что войны с Москвой не будет! Вглубь московских пределов мы не пойдём! Дай бог силы и разумения Лопасню удержать. — Он нахмурился и, чувствуя, как заливает лицо горячей волной прихлынувшая к щекам кровь, сел, упрямо вздёрнув подбородок.