Борис Тумасов - Василий Темный

На Думе всех больше орал боярин Старков. Да и как ему было не усердствовать, коли он Шемяку издавна поддерживал.

Тут Шемяка посохом застучал, выкрикнул:

– Охолоньте, думные, почто виновных выискивать, все на Василия замахивались, всем и ответ держать, заодно стоять.

Боярин Рюмин бородой затряс, просипел, слюной брызгая:

– Я противу князя Василия выступал, потому как великим князем московским зрил звенигородского князя Юрия Дмитриевича!

На время притихли бояре, сидят, переглядываются. А можаец то ли у себя спросил, то ли у бояр:

– Кричи не кричи, а надобно помыслить, как от тверичей отбиваться?

И зашумели:

– Думать не надобно, чтоб Москву на Тверь поднимать! – заорал Старков. – На тя, князь Дмитрий, взоры наши. Объяви сбор дружины боярской, да ратный люд. На Тверь войной пойдем!

– И не временить, к осени полки собрать, а зимой по снегу на лыжах и санями тронемся, – просипел Сидоркин, – чтоб не как на Кострому.

Шемяка брови поднял:

– Слышите ли вы эти речи, бояре? Таким ли ваш приговор будет?

И голоса редкие:

– Таким!

– Быть по сему!

Был тихий солнечный день, как оружничий выбрался на дорогу, что вела из Твери на Москву. Остановил коня, прислушался. Нет, не обманулся. Со стороны Твери донесся отдаленный шум. Он нарастал. И вскоре Гавря уже отчетливо слышал конский топот, отдаленные голоса. Вот раздались удары бубнов, звон литавр.

Оружничий догадался, это ведет дружину князь Холмский на Москву. Незадолго Гавря слышал, как князь Борис обещал великому князю Василию послать войско и изгнать Шемяку из Москвы.

Оружничий не стал встречаться с Холмским. Съехав в сторону, он спешился, встал в лесу, продолжая следить за дорогой. Гавре известно, когда тверичи подойдут к Москве, из Костромы придут боярские дружины Басенка и Стриги-Оболенского.

Больше получаса видел оружничий, как проходила, разбившись по полкам, дружина князя Холмского. Покачивался лес пик, везли хоругви и стяги.

Впереди, в окружении воевод рысил князь Холмский, в блиставшей на солнце броне, в шишаке боевом.

Полк за полком прорысили дружинники, и только когда полностью очистилась дорога, Гавря сел на коня.

Долго еще слышался топот копыт и звон сабель, пока все стихло…

А в тот вечер в палате у Шемяки сошлись бояре-сподручники, чтобы удумать, как в Москве отсидеться. Угроза нависла, эвон, какие силы подступают.

И можайский князь голос подал: собрать, кто за великого князя Дмитрия биться готов, в Кремле закрыться и дать отпор и тверичам, и костромичам.

Кто знает, может быть, поддержали бы можайца бояре, но тут гневный голос первосвятителя Ионы раздался:

– Ты клятву нарушил, князь Дмитрий. На кресте обещал не причинять зла ни великому князю Василию, ни семье его. Не встанет Собор церковный в твою защиту. Вся русская земля поднимается на тебя.

В ту же ночь Шемяка с верными ему боярами бежал из Москвы.

Москва встречала великого князя. Били колокола кремлевских соборов, церковный звон висел над всем городом. Люд стоял толпами по всем улицам Белого города. Владыка с духовенством в Китай-городе, у кремлевских ворот. Все ждали сигналов махальщиков. А когда углядели, враз смолк церковный звон.

Василий ехал на коне, и нарядная сбруя отливала золотом и каменьями. Седой боярин, распушив бороду, вел коня в поводу. Чуть поодаль следовал княжич Иван. Вот он, соскочив с коня, помог отцу сойти с седла и повел к первосвятителю.

Мудр владыка. Ни видом, ни словом не дал понять, что перед ним слепец. Голосом сильным заговорил:

– Здрави будь, великий князь, на престоле отцов своих и прости недругам своим, ибо не знали они, что делают. Сын мой, благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!

И враз забили колокола соборов, зазвонили во всех церквях.

Склонил голову Василий, поцеловал протянутую владыкой руку и, поддерживаемый княжичем Иваном, направился в Кремль. Уже у Красного крыльца остановился, перекрестился широко и, не отпуская плеча Иванова, сказал негромко:

– Господи, блажен, кто верует! Сыне Иван, возблагодарим Господа нашего, что вернул нам стол родительский, а посеявший зло и пожнет зло.

Тем временем в Москву пробирался митрополит Исидор, посвященный патриархом на этот высокий сан в нелегкое для Византии время.

Речь шла о жизни Константинополя. По сути, в стенах этого города и небольшой части областей и сохранялась власть византийского императора и восточного патриарха. Вся остальная территория империи была уже во власти турецкого султана. Государства византийского практически не существовало. Некогда могучий император византийский видел, греки не в силах защититься от турок. И тогда у него родилась мысль, если примирить церковь православную с католической под властью папы Римского, то можно получить помощь у западных христиан.