Лейла Элораби Салем - Святость над пропастью

– Вы себя хорошо чувствуете? – задал он еще один вопрос.

– Простите.., я… я просто устал, мне не следует дальше здесь находиться. Я, пожалуй, пойду…

– Куда вы направляетесь?

Я взглянул на святого отца и зачем-то рассказал ему все о себе: откуда и зачем приехал. Тот спокойно выслушал мой сбивчивый рассказ – в те мгновения я еще не проснулся окончательно, к тому же находился один в незнакомом городе, а знакомство с людьми, шедших той же дорогой, оказалось весьма кстати. Узнав, кто я, святой отец предложил мне кров на ночлег и вечернюю трапезу, что обрадовало меня. Следующим утром я переступил порог ректора университета, был определен в общежитие как студент. В тот же день, немного обустроившись на новом месте, отписался матери: как доехал, где живу, каково мое самочувствие, ибо она, единственная родная, всегда волновалась за меня, со слезами на глазах отпуская в дальний путь.

Дни, недели, месяцы потекли также как раньше. До обеда сидел на лекциях, вечерами готовился к ответам, контрольным. С другими студентами общался редко – времени не оставалось на праздное хождение, а, помимо прочего, нужно было о себе заботиться: готовить нехитрую трапезу, в обед относить вещи в прачечную, а следующим днем забирать. Ко мне относились с уважением, а когда узнали, что я принял в постриге имя Роман, то так и трепетали передо мной – отчего, того не ведаю, ибо по природе своей я скромный, замкнутый человек, избегающий людского общества, заменяя общение чтением книг и познанием новой сферы бытия. Еще мне нравилось писать – то явился моим первым увлекательным заработком. Ночами, когда трещали морозы, а на улице мягкими хлопьями падал пушистый снег, я, глядя в черные-синие небеса, сочинял стихи – только о Господе, душе и Царстве Небесном и о мире, что создал Он мгновением Своей Длани; после учебы относил сочинения в местную университетскую газету, мой талант приметили сразу, в конце пригласив меня поработать редактором – за плату, естественно. Денег было немного – ведь писатели и поэты веками бродили нищими и голодными, из того немногого часть я оставлял себе на самое необходимое, а остальное посылал матушке и сестре в Тышковцы; если бы вы знали, как плохо им жилось.

Через два года, в 1900 год – начало нового века, ставшего впоследствии судьбоносным для всего человечества, я окончил обучение в Кракове и, получив диплом философа, отправился во Львов – в этом городе находилась лучшая в Польше духовная семинария – сколько великих умов обучались в ее стенах!

Отец Дионисий остановился, посмотрел в высокое окно; мыслями он до сих пор витал где-то там – за горизонтом окружающей его реальности, в лета счастливой молодости, когда впереди простиралась вся жизнь и великие победы. Полный во власти ярких, теплых воспоминаний, он даже не услышал бой настенных часов, извещавших пять часов вечера. Инспектор отпустил его до следующего дня; вновь перед взором уходили темные коридоры, звук тяжелого замка, режущий скрип железной двери и тихая холодная каморка.

Отцу Дионисию казалось, что длится какой-то непонятный-страшный сон: то он сидит на стуле в просторном уютном кабинете, то шагает по темнеющему опасному туннелю, то вдруг опять оказывается в камере, пропахнувшей плесенью и смрадом – как в аду.

К вечеру стало холодно, руки коченели, а дыхание легким паром вырывалось изо рта. Чтобы хоть как-то согреться, святой отец принялся бродить из угла в угол, отчитывая про себя шаги: раз, два, три, четыре, пять; раз, два, три, четыре, пять… Старческой рукой он водил по стенам, касался всех выпуклостей и неровностей – просто так, без цели. В одном из углов он нащупал трещину, присмотрелся: она шла маленьким треугольником, но как-то странно. Не раздумывая, отец Дионисий ковырнул и этот кусок штукатурки отвалился, упав прямо под ноги, а на его месте образовалась пустая дыра. Святой отец приблизился вплотную к стене и, прищурив один глаз, заглянул в отверстие: что-то сероватое лежало, запрятанное там – среди кирпичей и цемента, и похоже, что это кусок бумаги. Отчего-то обрадованный столь необычной находкой, отец Дионисий осторожно вытащил кусочек бумаги, развернул: то оказалась старая газета, пожелтевшая со временем, а на обратной ее стороне черным карандашом было написано: «Если меня расстреляют, скажите моей супруге Анне, что я ее очень сильно любил…» Фраза, написанная неизвестной рукой, резко оборвалась – возможно, бывший узник не успел дописать, а, может, у него не осталось больше сил. Скомкав позабытое послание, святой отец положил его обратно в дыру в стене и прикрыл куском штукатурки.