Лейла Элораби Салем - Святость над пропастью

– Это мать вашего племянника Казимежа Ромашкан? – поинтересовался инспектор, хотя точно знал ответ на вопрос.

– Да, она мать моего любимого племянника.

– Продолжайте.

– Всех нас крестили в местной греко-католической церкви. Помимо нас, в том селе проживало немало армян: в основном либо торговцы-купцы, либо фермеры. Записи же о свидетельстве нашего крещения были переданы в армянскую католическую церковь в Городенке, где хранятся и поныне – по крайней мере, должны там быть, если их не уничтожили во время войны.

Жили мы дружно, счастливо. До сих пор как наяву помню я раннее утро, накрытый белоснежной скатертью стол, где мы собирались за трапезой, и тот яркий блестящий солнечный свет из окон, заливающий золотом наши комнаты, и чириканье пташек в саду – где росли сливовые деревья. Тогда мне представлялось в детской наивности, что сие будет длиться вечно и никто и ничто не омрачит наше радостное бытие. Но того, кто беспечно проводит жизнь, наказывает Господь, так случилось и с нами. Занемог отец. Мы, маленькие дети, не ведали, что с ним, а потому злились на мать, на докторов, не позволяющих нам входить в комнату больного. По ночам по всему дому раздавался сильный кашель, а матушка украдкой выбрасывала окровавленные тряпки. У отца выявили туберкулез; он умирал в мучениях, а я не успел даже сказать ему, как сильно его люблю. Мне не было семи лет, а в памяти до сей поры сохранился тот страшный день: мать, брат, сестра – все в черном, потом в нос ударил запах влажной земли и все провалилось в горький туман. Ежедневное я пытаюсь это забыть, стараюсь стереть из памяти, но прошлое с удвоенной силой заставляет то и дело оглядываться назад, к страшному судьбоносному удару.

После смерти отца все заботы о благоустройстве семьи легли на усталые плечи матери. Нас – детей, было трое и каждого следовало кормить, одевать, обучать. Матушка, не получившая в свое время должного образования, кроме как начальной школы для девочек, решила во что бы то ни стало отправить меня и брата в престижное учебное заведение, после коего нам открывались многие двери. Нас отправили во Львов – в армянскую школу, где директором был Каетан Каетанович, он не имел никакого отношения к нашей семье – просто однофамилец. Как преподаватель, как руководитель данной школы, господин Каетанович был строгим человеком, довольно требовательным по части учебного процесса. Он притязательно спрашивал с учителей за успеваемость студентов, а те отчитывали нас за лень и плохие отметки.

Моему брату Юзефу учеба давалась легко, и если бы не его беспечность, граничащая с ленью, он стал бы почетным студентом школы. Мне же, вопреки всему, приходилось каждодневно кропотливо учиться, зазубривая наизусть теоремы – и в этом тайно завидовал брату за его превосходство, хот в душе недоумевал, как мог столь небрежно относиться к учебе, если Господь наделил его отличной памятью и хваткой с полуслова ловить сказанное учителем. Надо ли говорить, что в конце учебного года я вышел на отлично, Юзефу же повезло меньше – его отчислили за прогулы и плохие отметки.

Минуло несколько лет, я благополучно получил диплом и вернулся домой. Переступив порог родного гнезда, на мои глаза навернулись слезы от увиденного: окружала нас вопиющая бедность, нужда. Бедная моя мать: она отдавала все нам, ничего не оставляя себе. С возрастом она сильнее похудела, осунулась, руки ее – те самые белые нежные руки из далекого детства огрубели от тяжкой ноши, что отныне несла она, никому не жалуясь и ни у кого не прося о помощи. Матушка была поистине сильной женщиной – не физически, душевно. Каждый год покупала она нам новую одежду, сама же перешивала свою старую. Мне стало так стыдно, так неловко просить ее о чем-либо, единственное, что сделал тогда, так лишь опустился перед родительницей на колени, спрятал влажное лицо в ее ладонях, тихо прошептал:

– Мама, я вернулся домой. Навсегда.

– Ах, мой любимый мальчик, – казалось, не языком, а сердцем проговорила она, пригладив мои взъерошенные волосы.

Многое отдал бы я тогда, чтобы вновь увидеть матушку молодой и красивой, веселой и счастливой – как раньше. Но, оставив сентиментальные чувства, режущие душу пуще острого ножа, я решил, что пора показать, каким я стал взрослым. Я принялся помогать матери по хозяйству, попутно ища объявления в газетах о работе в каком-нибудь приказе. Удача вскоре улыбнулась мне, я устроился приказчиком в налоговую инспекцию в Городенке. Честно, работать там мне не понравилось: сам коллектив в штыки воспринял меня, за спиной перешептываясь о моем существовании. Я старался не обращать внимания на насмешки и тайные пересуды, ибо привык к этому еще со школы; меня не принимали в учебном заведении, плохо относились на работе. Единственную поддержку получал лишь дома, в кругу семьи, среди своих.