Денис Джонсон - Сны поездов

Работа Билли состояла в том, чтобы поливать и смазывать двигатель двухбарабанной лебедки, а также вовремя менять износившийся трос. Легкая работа, стариковская. Настоящим же механиком в отряде был Гарольд, двенадцатилетний сын бригадира, который шел впереди упряжек с ведром катраньего жира, намазывая его на полозья тряпкой из мешковины, чтобы огромные бревна не скатывались. Как-то утром – была среда, два дня спустя после смерти и похорон Арна Пиплса – у юного Гарольда тоже закружилась голова: он упал прямо перед упряжкой, лошади шарахнулись, стараясь не затоптать его, и чуть было не опрокинули ношу. От смертельных увечий мальчика спас Грэйньер, оказавшийся рядом по счастливой случайности – он стоял на обочине, дожидаясь, когда будет можно перейти колею, и оттащил мальчишку за штанину. До самого вечера бригадир обхаживал сына, смачивая ему лоб ключевой водой. Юнец бился в горячке и бредил – именно из-за болезни его чуть не затоптали лошади.

Тем же вечером захворал и старый Билли – метался по койке из стороны в сторону и нескончаемо бредил до глубокой ночи. Не считая той речи у могилы друга, Билли, наверное, и двух-трех слов не произнес за все время, что они его знали, но теперь не давал уснуть тем, кто был неподалеку, да и те, кто спал на другом конце лагеря, позже говорили, что слышали его даже во сне – в основном он выкрикивал собственное имя: «Кто это? Кто здесь? – кричал он. – Билли? Билли? Ты, что ль, Билли?»

У Гарольда лихорадка прошла, у Билли затянулась. Вокруг бригадира будто бы роились призраки: он бродил по лагерю, то и дело к кому-нибудь приставал – то ткнет в сустав, то веко оттянет, то челюсти раздвинет – ни дать, ни взять, скупщик скота. В пятницу вечером, когда все собрались за ужином, он сказал: «Летние работы окончены». Каждому он рассчитал и выплатил жалованье – Грэйньер все лето посылал деньги домой, и тем не менее у него осталось еще четыреста долларов.

К вечеру воскресенья они спустили с горы последние бревна, а с простудой слегли еще шестеро. В понедельник утром бригадир выплатил каждому рабочему четыре доллара надбавки и сказал: «Проваливайте, парни». К тому времени кризис болезни миновал и у Билли. Но бригадир сказал, что опасается эпидемии инфлюэнцы, подобной той, что была в 1897 году. Он тогда осиротел – вся его семья, тринадцать братьев и сестер, умерли за неделю. Грэйньер сочувствовал боссу. Бригадир был толковым и честным начальником; голубоглазый мужчина средних лет, который не водил дружбы ни с кем, кроме своего сына Гарольда, и никогда никому не рассказывал, что рос без семьи.

То было первое лето, проведенное Грэйньером в лесах, а Робинсон-Гордж стал первым из железнодорожных мостов, на которых он работал. Годы спустя, точнее, спустя десятилетия, в 1962-м или 1963-м, он наблюдал за молодыми монтажниками на эстакаде, где Второй хайвей пересекает самое глубокое ущелье реки Мойи, столь же глубокое и длинное, как ущелье Робинсона. Старый хайвей проходил по дуге, пересекая мелководье, новый пролегал прямиком над пропастью, в нескольких сотнях футов над рекой.

Грэйньер с изумлением смотрел, как мальчишки срывают друг с друга каски и швыряют их на страховочную сетку тридцатью или сорока футами ниже, ухают за ними, чтобы неистово попрыгать в сетке, и карабкаются по нитям обратно на деревянный помост. Раньше он и сам обезьяной скакал по балкам, но теперь и на табурет влезть не мог, не почувствовав при этом легкий приступ тошноты. Глядя на мальчишек, он внезапно осознал, что прожил почти восемьдесят лет, и все это время мир продолжал – и продолжает – вращаться.

Несколькими годами ранее, в середине 1950-х, Грэйньер заплатил десять центов, чтобы посмотреть на Самого толстого человека в мире, восседавшего на тахте в автоприцепе, перевозившем его из города в город. Чтобы поместить Самого толстого человека на тахту, пришлось снять крышу с фургона и опустить его внутрь при помощи крана. Он весил больше тысячи фунтов. Сидел там, огромный, обливаясь потом – усы, козлиная бородка, в ухе золотая серьга, как у пирата; на нем были лишь блестящие шорты и больше ничего, плоть скатывалась с двух сторон, свисала с тахты, как застывший водопад, а из кучи малы, бывшей его телом, торчали голова, руки и ноги. Люди выстраивались в очередь перед открытой дверью, чтобы взглянуть. Каждому из зрителей он предлагал купить его фотографию из стопки, лежащей у окна, – за десятицентовик.

Грэйньер жил долго и с годами начал путать хронологию событий: например, был уверен, что в тот же день, когда он увидел Самого толстого человека – вечером того дня, – он стоял на Четвертой улице в Трое, штат Монтана, в двадцати шести милях восточнее моста, и смотрел на пассажирский вагон, в котором ехал странный молодой артист Элвис Пресли. Личный поезд Пресли почему-то остановился, возможно, для починки, именно здесь, в этом крошечном городке, где и станции-то как таковой не было. Ненадолго показавшись в окне, знаменитый юнец поднял руку в знак приветствия, однако Грэйньер этого не увидел – он слишком поздно вышел из парикмахерской напротив. Ему об этом рассказали горожане, выстроившиеся вдоль улицы в сгустившихся сумерках, перед дизелем, басившим на холостом ходу; некоторые тихо переговаривались, остальные молчали и все вглядывались в тайну и величие этого мальчика – недосягаемого и такого одинокого.