Константин Стерликов - Кара Булганака. Роман

Хватит бредней, надо идти вперед! Несмотря ни на что… Если я еще до сих пор жив, значит тьма не может меня одолеть и есть шанс на победу! Главное двигаться! Хотеть, чувствовать и пылать… И любой сумрак рассеется!

Поверженные размытые полуфантастические формы вокруг… Я заблудился? Все неотличимо тянется заунывной мелодией валунов. Я здесь уже был! Я везде уже был… И брожу как запечатанное заклятьем привидение.

Вся эта грозная титаническая подземная махина, кажется, надрывно дышит и что-то затевает…

Мрак становится все гуще и как-то осязаемей, будто чье-то навязчивое опасное прикосновение.

Проходы опять сужаются, почти до кротовьих нор, или я становлюсь все меньше?

Что за галиматья? Чувства окончательно раскололись? Это последнее крушение? Финал уже близок?

Сзади раздается какой-то невнятный гомон… Сквозняк или Шелест крыльев, мелькают какие-то тени, хрен тут чего разберешь в этом топком аттракционе подземной погибели…

Сколько еще идти по этим нескончаемым утягивающим коридорам? В чьем-то сгоревшем заветном чувстве?

Тебя словно засасывает изголодавшаяся трясина. Ты мутнеешь, теряешь самого себя…

И самое ужасное – тебя поразительно меняет, кардинально, до основания, неузнаваемо….

Я выхожу в огромный зал, свечу, ревущим от потока вырвавшегося откуда-то воздуха, пламенем вперед. Передо мной огромная сплошная стена, уходящая далеко вверх… Как неприступная монолитная скала! Придется ее огибать, искать другие лазы. Сбиться с дороги здесь очень просто.

Почему-то я останавливаюсь на высоком уступе, и начинаю пристально рассматривать открывшуюся панораму этой величественной скалы. Она будто притягивает меня. Я с каким-то странным упоением разглядываю ее плавные изгибы и резкие обрывы. Ее томную бледность и роковые страстные трещины. Ее чувство превосходящего непереносимого низвержения и легкую грацию восхождения, как перепады тональности застывшей мелодии.

И вот она уже представляется какой-то волнующей брошенной Картиной чьей-то покинутой затертой жизни.

Я чувствую какое-то едва уловимое движение в самом истертом горьком камне.

Я пристально вглядываюсь и в шоке отшатываюсь! Я вижу огромный лик, смотрящий на меня будто сквозь камень… Кто это? Он прожигает суровым запредельным взором даже не на меня, а через….во внутрь, перебирая все мои события и мысли! Как старые предметы в закрытом чулане. Он что-то ищет… И похоже находит! Кажется, он довольно улыбается. И меня пронзает словно невидимая молния. Она как ток, прожигает, все мое существо… Я будто падаю или парю в безликом пространстве. Странный огонь заполняет мои вены, смешиваясь с кровью…

Я словно пробуждаюсь! Уже налитым неясной мощью и будто причастным к какой-то Запретной, забытой Силе…

Может я, правда схожу с ума?

В ночной степи, в притихших чернеющих ямах и оврагах, залегли группы красноармейцев. Все живое погружено в зачаровывающую темную дрему, словно плывет в неуловимом танце. Изредка вспыхивают осветительные ракеты и доносятся дальние окрики команд и обрывки разговоров патрульных.

– Так! Караулы сменились, скоро идем… Тихо! – распоряжается Светлосанов, – Чтобы ни звука, ни шороха и вообще забудьте, как дышать!

– Мы и так как духи летаем, – всматривается в темную даль Устрицкий, – тише ветра, прозрачнее света, тени громче топают! Пройдем нормально, хорошо собак здесь нет в охранении, а то пришлось бы еще с химией что-нибудь соображать…

Я что сказать хочу, командир! Смотри, шесть вышек по периметру. А вон там по заросшему оврагу почти слепая зона… Угол хороший! Можно незаметно проскочить!

– А ведь верно! – поднимает бинокль Елкин, – Молодец, Боря! Так и пойдем. Там крюк получается и оказываемся прямо у ограждения, еще там и темнее… То, что нужно!

– Не все спят… – сообщает Гогитидзе, – Кроме караульных, две кучки шумят у офицерского дома. Похоже пьяные, или подвыпившие. Празднуют что-то, пируют, гады! Нам эти персонажи на плацу могут помешать!

– Напротив! – замечает Светлосанов, – Все абсолютно спокойны, уверены в своей безопасности. Это нам на руку! Пусть бродят, орут, песни кричат. Радуются перед скорой смертью… А мы будем делать свое дело!

– Ага! Они и внимание своих часовых отвлекают, – добавляет Елкин, – своим кривлянием… Очень даже во время и весьма сильно. Пусть поскачут мартышки напоследок. Скоро сцена огненных жонглеров начнется!