Александр Вулин - Сошествие/Descensus

Возле ушей Срджана просвистело сотни пуль, но ни особой веры, ни особого просветления он не почувствовал. Веру Срджан не мог найти сам, а надежда ушла, махнув на него рукой. Он оказался совсем один на дне той ямы в которую загнал прежде всего сам себя, хотя и при поддержке злых времён и добрых людей. На дне ямы валялись сломанные мечты Срджана, в которые он когда-то играл, радуя Бога. Сейчас там, лежа среди радужных осколков себя, Срджан учился задавать вопросы и отвечать на них. Он снова и снова выводил себя на экзамен, пропуская через сито души и выделяя то, что даст ему силы не отступить перед бедой, не сломаться под гнётом ненависти или унижений. Он помнил, как ему говорили, что живыми в гроб не ложатся, что терпение и страдание абсолютно естественны, и они даются в жизни всем и избежать их невозможно. Срджан молился себе самому, поскольку забыл как это – молиться кому-то и надеяться на кого-то. Он молил себя, потому что не хотел подвести себя. Он пытался собрать хоть какую-то цельную вещь из валяющихся в яме души, осколков. Собрать и хоть как-то склеить.

К концу недели он нашёл в себе достаточно сил, чтобы начать собираться в дорогу. В большую дорожную сумку он сложил привычный багаж – носки, бельё, армейская рубашка, простреленная над правым плечом (тогда выстрел ушёл по касательной и не оставил после себя даже царапины, и с тех пор Срджан везде носил эту замызганную зелёную тряпку с собой как талисман). Он закинул в мешок ещё пару вещей и, хорошо подумав, взял с полки над кроватью несколько книг. Прежде всего – Крики со Змиянья Петра Кочича, земляка и родственника Срджана, несчастного местного гения, южнославянского мечтателя, который дождался осуществления своей мечты в белградском дурдоме, сгинув во мраке и одиночестве. Затем ещё любимые: Мастер и Маргарита Булгакова, Сто лет одиночества Маркеса, а ещё Стражилово Милоша Црнянского. Срджан знал, что там, куда он отправляется, он точно не будет их перечитывать, однако хотел иметь их при себе на дне рюкзака как твёрдое доказательство самому себе, что он всё ещё хозяин собственной души, поскольку давно уже перестал доказывать что-либо кому-то другому.

Среди книг он нашёл фотографию, которую давно не видел. На фотографии женщина лет двадцати. Длинные светлые волосы, разделены неровным пробором. Круглое улыбающееся лицо, высокий лоб без морщин, кожа чистая, как у младенца. Под высокими бровями карие, глубокие и печальные глаза, вздёрнутый нос, широкие чувственные губы. Сизая плетёная майка с небольшим вырезом, а на груди – золотой кулон в форме солнца. Когда-то, ещё до окончания факультета, Срджан на одной экскурсии, помнится, что это было на острове Корфу, познакомился с девушкой. На год его младше, красивая и стройная, с длинными руками и неуклюжими движениями. Она родилась в Нови-Саде, поэтому говорила медленно и певуче, словно поглаживая каждое слово. Была стыдлива и вежлива, как и город, в котором выросла, а горда и длиннонога, как её предки-боснийцы. Улыбаясь, оголяла белоснежные резцы, а розовые соски на никогда не видевших солнца грудях скрывала от всех, за исключением него. Её глаза отливали золотом, когда она мечтала. Она ходила неспешной походкой, а смеялась так, будто в мире не существовало зла. От неё веяло горячей пенной ванной, чистотой, кофе и тортом, миндальным молоком и морской солью.

Она закончила вовремя юридический так же, как и всё в свой жизни: по всем правилам, с благодарственными грамотами. Светлая и мягкая, она оберегала Срджана от зла, дарила ему книги и рубашки, которые он занашивал до дыр. У неё так и не получилось уговорить его надеть туфли, однако она ни разу не допустила, чтобы он вышел на улицу в грязных ботинках. Она отдала себя Срджану со всей серьёзностью и вниманием женщины, твёрдо и неотступно решившей любить. Она выбрала его, терпеливо и с женской мудростью позволяя себе верить ему. Без лишних раздумий, без разговоров и пышных празднований, знойным солнечным днём они поженились, стоя перед неопрятным регистратором который, кося глазом на часы, в ожидании конца рабочего дня, читал им чьи-то топорные, наспех сочинённые скучные поздравительные стихи. Они начали жить на съёмной квартире, исполненные счастья настолько, насколько могут быть счастливы мужчина и женщина. Смиренная и трудолюбивая, она то и дело просила его прочитать ей его рассказы, которые он втайне сочинял. Когда он рассказывал ей о классической философии, она глядела на него влюблённым и исполненным гордого изумления взглядом. Она мечтала о путешествии в Париж и как она подарит ему сына, представляла себя вспотевшей от болезненных и мучительных родов, но от этого лишь более прекрасной, с младенцем на груди. Вещи Срджана она всегда держала на отведённом месте и всегда смеялась подсказывая где что лежит, когда он шумно искал то, что понадобилось ему в этот момент. Ему нравилось, когда она, в любимой шёлковой пижаме, по которой бродили солнце, луна и медведи, прижималась к нему и засыпала как ребёнок. Она любила Срджана безудержно и страстно. Не смыкала глаз, ожидая его, когда он опаздывал, и не засыпала, без его поцелуев. Когда они просыпались на одной подушке, обмениваясь сонными утренними объятиям, она называла его смешными и милыми именами, не обращая внимания на его, руку на сердце, немного наигранные гримасы. Она разговаривала с цветами, убеждённая, что так они быстрее растут, в новогодние праздники превращала скучную квартиру в настоящую сказку, украшая каждый её уголок блестящими такими весёлыми и бесполезными мелочами. А на порогом обязательно вывешивала венок – на счастье.