Ромета Баева - Где похоронено сердце

Громкие крики заставили ее вздрогнуть и оглянуться – по берегу металась безумная Патимат. Несколько лет назад где-то здесь утонул ее четырехлетний малыш, за которым недосмотрели старшие дети, и с тех пор помешавшаяся от горя несчастная мать целыми днями бродила у реки и без устали выкрикивала имя потерянного ребенка, разыскивая его среди прибрежных валунов.

Вдруг она остановилась, с цепкой надеждой вглядываясь в противоположный берег, сорвала с головы черный платок и, с лихорадочной торопливостью размахивая им, пронзительно, словно раненая птица, закричала, призывая родное дитя:

– Ахмет! Ахмет!

Отразившись от глинистого берега, где сновали у своих гнезд бесчисленные ласточки, ее голос вернулся печальным эхом:

– Нет… нет…

– Ахмет! Сыночек! – снова надрывно выкрикнула в пустоту обезумевшая женщина – и столько неизбывной тоски и смертной муки было в этом вопле отчаявшейся матери, что Дина, не в силах вынести эту боль, сломя голову побежала прочь.

Споткнувшись о спутанные плети раскинувшейся по всему огороду тыквы, она, задыхаясь, ухватилась за изгородь – вдруг плетень, прочно стоявший до сих пор на своем месте, стал неровно, толчками уходить куда- то в сторону, норовя вырваться из ее ослабевших рук. Солнце, ярко вспыхнув напоследок, померкло.

Очнувшись, Дина увидела склонившееся над ней встревоженное лицо свекрови, острые глаза которой ощупывали ее с ног до головы, и, хотя окружающие предметы время от времени двоились и расплывались, от Дины не ускользнуло промелькнувшее в ее взгляде торжество. Между тем, укоризненно качая головой, старуха сердито выговаривала невестке:

– Когда ты, наконец, повзрослеешь, а?

Она встала, тяжело опираясь на руки, и вышла, волоча по цветистому ковру негнущиеся отекшие ноги в шерстяных носках и теплых войлочных башмаках. Недоумевая, Дина вяло следила за назойливой мухой, которая с остервенелым жужжанием билась в стекло, хотя рядом створка окна была открыта настежь.

И вдруг ее осенило: да она беременна, беременна от Дмитрия – в этом нет сомнений! От бурной радости перехватило дыхание, но потом липкий, леденящий страх пополз по спине. В памяти всплыли страшные истории о вечном позоре, проклятии близких и жестоких наказаниях, которым, как она слышала, подвергали женщин, преступивших суровые законы гор. Но Дина упрямо встряхнула головой, прогоняя непрошеные видения: ей не суждено больше увидеть Дмитрия, но у нее будет его ребенок! Кази-Магомед скончался меньше месяца назад, так что ее ни в чем не заподозрят, и малыш будет расти в семье, окруженный любовью, пусть даже под именем мужа. А что касается неминуемой кары за совершенное преступление – лучше об этом не думать.

С этого дня радость вновь вернулась к ней. Чутко прислушиваясь к себе, Дина, казалось, слышала биение маленького сердечка, растущего в хрупком сосуде ее тела, и взволнованную девушку накрывала горячая волна любви к будущему ребенку.

Она часто приходила к старому орешнику, молчаливому свидетелю их недолгих встреч с Дмитрием, и, стоя в его сквозной кружевной тени, зачарованно смотрела, как крупные, гладкие, словно атлас, матово-желтые листья с тяжелой грацией плавно кружатся в воздухе и бесшумно падают на траву, закидывая шуршащим пологом янтарные россыпи спелых орехов. Дина ни за что не призналась бы даже себе самой, но в глубине души она все-таки надеялась на чудо и мечтала хоть на мгновение отразиться в бездонных синих глазах любимого, почувствовать его теплое дыхание на своих губах, ощутить столь желанную тяжесть его горячего гибкого тела…

Курбан-байрам выпал в этом году на конец осени. С раннего утра во дворе суетились родственники и соседи, мясо жертвенного бычка уже варилось в установленных в треноги больших казанах. Отворачивая лица от горячего пара, женщины с усилием мешали пасту в клокочущих котлах, часто сменяя друг друга. Золовки удовлетворенно посматривали на округлившиеся формы невестки, даже Аслан, украдкой бросая на нее короткие взгляды, удивленно вскидывал густые брови.

Осенние сумерки быстро накрыли аул, с гор, одетых пеленой тумана, потянуло пронизывающим холодом. Дина выскочила на крыльцо и, зябко поеживаясь, побежала за водой через двор. Вдруг как из-под земли перед ней выросла приземистая фигура Аслана, и, испуганно вскрикнув, девушка выронила старый медный кумган с помятыми боками – обиженно звякнув, он покатился по прихваченной морозцем пожухлой траве. Нагло осклабившись и обнажив ряд неровных острых зубов, Аслан рывком толкнул оторопевшую девушку к стене сарая и, прижавшись к ней напрягшимся сильным телом, жарко задышал в лицо: