Юрий Лубченков - Виват, Новороссия!

Екатерина II если не организационно, то идейно исповедовала эти же принципы, будучи под влиянием идеологов Просвещения. В качестве яркой иллюстрации ее символов веры можно привести ее попытку разрушения Кремля – символа и национальной святыни. Не случайно в народе эти попытки считались происками «просветителей». Начав проповедь идеала, противостоящего православию, естественно, целесообразно было начать вводить культ героя в его абсолютной (т. е. поначалу простейшей) форме.

То есть широким массам более понятен не герой мысли, а герой действия. Отсюда – культ полководцев XVIII век.

Петр I и Екатерина II делали ставку на политизацию мышления – в ущерб духовно-нравственным началам: внедряли светскость и культ гения-героя. Вся их политика членится на ничего не давшую стране внутреннюю и блестящую внешнюю, где первую скрипку играли полководцы – сам Петр, Румянцев, Суворов (именно двум последним – не монархам, но полководцам, любимым народом, самым блестящим военным гениям, с именами которых народ связывал все свои победы ее правления, тайно писала после смерти Потемкина Екатерина, делая их, по сути дела, опекунами над страной и троном. Именно им она отдаст тайное распоряжение: ее воля, выраженная в тайном завещании, – после своей смерти передать престол не сыну Павлу, но внуку – Александру. Завещание будет храниться у Безбородко, который, по сути дела, обменяет его у Павла на титул светлейшего и прощение всех прошлых, нынешних и будущих грехов. Но и фельдмаршалы не сделают ни одного движения в сторону молодого Александра, хотя, брось они свой авторитет на чашу весов, кто знает – куда бы качнулась стрелка его маятника? Но императрица не учла одного: не может народный полководец не быть близким народу по духу и нравственным критериям, а императрица здесь задумывала двойную несправедливость: в детстве, убив отца своего сына, она теперь хотела обойти его, по сути дела, отцовским наследством. Народу это было непонятно и чуждо).

Идея оправдала себя: из всего XVIII века (да и из предшествующих и последующих веков истории России) – только они двое Великие (как и Фридрих Прусский). Но если предшествующие века господства христианства не могли дать подобной титулатуры, как противоречащий идеалу христианского смирения и перечисленности народа на пастырей и стадо (Карл Великий, хоть и насаждал христианство, сам еще рудимент языческого мышления), то в дальнейшем идеалы претерпели такое изменение, что великих монархов не могло быть в принципе. Не они были повелителями умов народа, а ведь именно народ дает в конечном счете подобные отличия.

Остальные же монархи XVIII века – иное. Анне Иоанновне просто было на все наплевать. Елизавета Петровна же попыталась в силу особенности воспитания и характера вернуться к православным идеалам – отсюда малое количество войн в ее правление, их локальность для государства и, следовательно, – отсутствие культа полководцев. Культ отсутствовал как неприемлемый в силу идейных установок монархини, так и в силу своей физической невозможности, ибо благодаря этим установкам практически отсутствовала возможность развернуться военным талантам России.

Следующий, XIX век в значительной мере подрывает иллюзии, что благо и счастье народа может быть дано лишь сверху и со стороны – время показало, что только сам народ способен добиваться себе счастья. Отсюда – снижение авторитета полководцев как выразителей народного духа и отсюда же – высокое реноме писателей и публицистов, апеллировавших прежде всего не к Власти, а к народу. Писателей, влиявших на духовность общества, и публицистов-политиков, намечавших более-менее конкретные пути достижения этого счастья. Необходимо учитывать и то, что если дехристианизация идеологии началась в эпоху Просвещения, то в XIX веке этот процесс уже достиг определенных успехов, что также связано с выдвижением на первый план фигуры писателя-мыслителя, подвергающего анализу-критике весь комплекс бытия государства и народа. Хотя надо признать, что речь идет не о всем народе, а о верхнем его слое. Этот слой в силу большей образованности, меньшей занятости и оторванности от земледелия – занятия, влияющего на психологию соразмерности жизни, традиционности и преемственности мышления и идеологии – легче воспринимал различные новые идейные комплексы. Простой же народ искал опоры в вере, в монархии, в своих военных начальниках. Если проводить аналогию с «царем-батюшкой», то в полководцах народ видел прежде всего военного главу рода-общины, «отца солдатам», старшего брата, умудренного годами постижения тайн своего мастерства.