Лидия Бормотова - Власть лабиринта

– А что Семёнова? Правда ли, что Гнедич забрал её у Шаховского «на выправку»?

– Весьма странная история, – хмыкнул насмешник. – Гнедич ведь до сего дня не путешествовал и не имел возможности сравнивать сценических знаменитостей, что в театральном искусстве важно до чрезвычайности. Сам же он стихи всегда пел, ибо, переводя Гомера, приучил свой слух к стопосложению греческого гекзаметра, растяжного и певучего. И вот, услыхав знаменитую актрису Жорж, коя прибыла сюда после того, как свела с ума весь Париж и даже Наполеона своей красотою, он вообразил, что открыл тайну истинной театральной декламации. Переучивать Семёнову он взялся по той причине, что она для него – неипервейший, бесспорный талант, а посему достойна успеха, блеска, признания. И Семёнова запела.

Владимир Иванович, явно обескураженный, заинтересовался:

– Я видел Семёнову прежде и, признаюсь, находил её декламацию превосходной. И что же публика? Как принимает новую Семёнову?

– Представь себе, нашлись приверженцы, восторженно аттестуют неслыханную на русском театре дикцию, нынче Семёнова – первая актриса в свете.

Арина, для которой мир Божий доселе ограничивался земными владениями Алексея Фёдоровича Грибоедова, жадно вслушивалась в беседу молодых господ, и в её представлениях словно распахивались пыльные створки в безбрежность бытия. Где-то далеко жили такие же актрисы и, должно быть, так же, как она, молоденькие крепостные девчонки плакали по ночам в подушку. Любила ли она театр? Спроси кто-нибудь прямо, в лоб – не сразу найдёшься, что ответить. Вот только если б барин, осерчав, прогнал её с подмостков… в глазах померкло бы. И жизнь свою она сочла бы конченой. Хотелось ли ей играть на большой сцене? Столичные театры, нарядная публика в зале, рукоплескания… Иногда она представляла себя трагической актрисой в роли Дидоны, Электры, Кассандры, и дыхание стеснялось от нахлынувшего волнения, и виделись ей заплаканные лица прекрасных дам в зале… Очнувшись от мечтаний, Арина сама чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы.

Владимир Лыкошин и Александр Грибоедов, двоюродные братья, были очень дружны. И в то, прошлое лето, неразлучны. Они подолгу беседовали, ничуть не смущаясь, если ей доводилось быть рядом. Она помнила и другой их разговор в хмелитском театре, когда после репетиции они расположились в креслах и перебирали знакомых, вспоминали случаи из театральной жизни.

– Его сиятельству Александру Александровичу Шаховскому за тридцать, а выглядит он на все шестьдесят, однако имеет при этом всю живость двадцатилетнего юноши, – ловила краем уха Арина слова Владимира Иваныча, который наблюдал, как она укладывает мелкий реквизит в коробку, расправляет кружева и ленты. В этот раз она сама вызвалась, никто не приказывал. Любопытство победило робость. Ей мечталось увидеть столичную театральную жизнь. Ну, или хоть услышать о ней… – Кажется, он создан из противуречий.

– Именно это и питает всевозможные сплетни и интриги недоброжелателей и завистников, – Александр Сергеич на сей раз был без очков, что придавало его длинноносому лицу мягкость, домашность, однако совсем не мешало словам лететь острыми стрелами. – А коли ко всему прибавить его армейскую молодость, множество написанных пьес, обширные знакомства среди знати, в литературных кругах, ответственный пост в Дирекции театров, а теперь ещё и членство в Российской Академии, то ругать князя и обвинять его во всех немыслимых намерениях и поступках – ох, как заманчиво, – он перечислял чужие заслуги со скучной интонацией, без зависти, без восторга. Видимо, в его глазах они не много имели веса. И он ценил театрала за другое, чем владеет далеко не каждый и что он однажды в разговоре назвал «искрой Божьей». – Злые языки обращают его в притеснителя дарований, жестокого гонителя, превратно толкующего правила декламации, заставляющего произносить стихи в трагедии совершенно противно их смыслу. А между тем кто угадал таланты Семёновой и Валберховой? Образовал Брянского, Сосницкого, Рамазанова? Кто из плохих драматических актёров Боброва и Рыкалова сделал превосходных комических? А восхождение Самойловых, мужа и жены?

– Но ты ведь знаешь, Саша: коли человек не обладает своим талантом, он всегда с горячностью чернит другого и сим как бы вровень встаёт с великим. Однако его сиятельство, кажется, не очень удручён наговорами?

– Насколько я знаю, – кивнул Грибоедов, – Шаховской – умнейший человек и умеет верно оценить злопыхателей. Он и сам колок и насмешлив до такой степени, что коли отсутствует предмет уязвления, подтрунивает над собой. Высмеивает своё брюхо, – начинающий писатель состроил уморительную гримасу и гнусаво протянул: – Та-а-алию, – видимо, подражая выговору знаменитого театрала, потом хмыкнул: – Но чаще – нос. Сии упражнения в остроумной игре слов ему как комедийному драматургу весьма необходимы. Меня восхищает его необъяснимая способность при неуклюжести фигуры и собственном неясном произношении так «вдолбительно и вразумительно» образовывать актёров, которым потом рукоплещут искушённые знатоки-театралы.