Лидия Бормотова - Власть лабиринта

– А я думал: матушка твоя, Анастасия Фёдоровна. Maman с восторгом говорит о её уме, воспитательных принципах. Они ведь закадычные подруги – делятся планами, расчётами на будущее. Maman считает твою матушку умнейшей женщиной, которая сумела понять, что в наше время скорее и успешнее сделаешь карьеру, минуя старомодные торные дороги. Твоя родовитость, блестящее образование и воспитание достойны державного представительства и улаживания межгосударственных вопросов. Пожалуй, её стараниями открывается новый путь служения Отечеству, для честолюбивых юношей – тем паче. Анастасия Фёдоровна прочит тебе дипломатическую карьеру, а как же театр? Литературный талант?

Арина поняла не всё из господского рассуждения, но уяснила, что молодой барин занимает высокое положение, а его учёность и ум прочат ему завидную и славную будущность.

– «Литературный талант», как ты изволишь выражаться, всегда со мной. Ничто не мешает мне быть сочинителем хоть в столице, хоть в туземном племени, хоть у шаха во дворце. Наивность твоя достойна восхищения. Или реплики комика для потехи публики.

Лыкошина резкая отповедь ничуть не смутила. Ему острый язычок товарища был не в новинку. А вот у Арины, сподобься этот надменный барчук удостоить её вдвое меньшей желчью, отнялся бы язык. Владимир же Иваныч широко улыбнулся и продолжил как ни в чём не бывало:

– Нынче домашний театр в большой моде. Во многих усадьбах и в столичных домах обустраивают театры, иные – довольно богатые, с размахом.

Грибоедова поворот разговора от обсуждения его личной судьбы в русло светских сплетен вполне устраивал. Девушке даже показалось, что он подобрел, и её суетливые движения (скорей бы закончить да убраться восвояси, с глаз долой, не ровён час и ей на орехи достанется) приобрели плавность, она снова старательно разглаживала складки одежды, коробки не выскальзывали из рук и их содержимое не вываливалось под ноги.

– Увлекательное и полезное занятие и, кажется, набирает силу и развитие. Хотя много ещё комичного в этом предприятии, – подхватил тему Александр Сергеевич, но по своему обыкновению не удержался от насмешки: – Вот, например, у Воронцова в Андреевском театр – дворец исключительной пышности: паркетные полы, дубовые панели, капители, гирлянды возле зеркал, вазы с позолотой, стены обиты володимерской пестрядью, изразцовые печи, для коих плитку специально завезли из Гжели. Актёров, музыкантов, танцоров – до ста человек, а балерин нет. Посему ежели требуются танцевальные сцены, приглашаются «бабы, кои пляшут».

«Да уж. Подобрел, – мелькнуло у Арины. – Язык что змеиное жало. Такому лучше на глаза не казаться».

– Суров ты, Саша, е́док, – захлёбывался смехом Владимир. – Вечно подметишь всякую несуразицу. Но всё же истинные знатоки театрального дела обучают своих артистов сценическому искусству, и те порою достигают высокого мастерства.

– Не спорю. Однако мне вспоминается, что кузен рассказывал, Иван Якушкин. Довелось ему побывать в театре князя Шаховского, лучше коего, как он выразился, едва ли в России сыщется. Там же, в доме князя, случилось ему столкнуться с актёром Яковлевым.

– Я слышал о Шаховском весьма лестные отзывы: тонкий ценитель, требовательный и строгий, истинный Дидло – доходил до экстаза и плакал от умиления, коли его энергетические наставления верно передавались на сцене.

– Так вот. Алексей Семёнович Яковлев и рассказал, как князь натаскивал молоденьких актрис, изводя их на репетициях: «Где твоё ухо? Пищишь! Ты, миленькая, дурища, должна своим голосом читать! Начинай сызнова! В прачки тебе идти, а не на сцену». Самому актёру доставалось не меньше, когда Шаховской его отчитывал: «Зарычал вдругорядь! Стой! У тебя, миленький дурак, каша во рту, ни одного стиха не разберёшь! Глазами знатно сверкаешь, надобно и голосом управлять. На ярмарках в балаганах тебе играть! Повтори!». А режиссёр покрывался испариной, в усердии тщась втолковать ученикам напевный ритм декламации, и изобрёл способ весьма оригинальный: насвистывал им текст, как учёный снегирь.

Лыкошин добавил к портрету князя и своё мнение, в котором сквозь иронию проступало явное восхищение:

– Его сиятельство – презанятный театрал, в коем причудливо уживаются высочайшая образованность и простота, светские манеры и грубоватость простолюдина.

– Надобно отдать ему должное, – с готовностью согласился друг, видно, он привык высмеивать не только противников, но и тех, кого уважал, а за что – всегда найдётся, – ни в ком другом не встретишь такого чутья на талант. Из ничего не значущего актёришки сотворить величайшую знаменитость! Кто бишь знал актёра Рыкалова? А князь разглядел в третьеразрядном «благородном отце» блистательный комический дар, насильно переменил ему амплуа. Теперь Рыкалов – классический комик, наилучший на театре.