София Синицкая - Хроника Горбатого

Фома мучился мигренью и ходил к мельничихе за крепким соляным раствором, настоянном на мяте. Когда боль сжимала голову, словно обруч пивную бочку, а перед глазами летали жирные слепни, рыцарь нюхал его, втирал в виски и в шею под затылком. Отправляясь в поганые земли нести слово Божие, Фома всегда брал с собой запас целебной соли.

Всю жизнь Фома сторонился женщин – в юности стеснялся своего горба, считал себя уродом, в зрелом возрасте возникли другие интересы: захотелось увидеть дальние страны, помахать мечом, освободить Гроб Господень. Правда, епископ не благословил Фому на Палестину, пришлось разбираться с карельскими безбожниками и новгородскими «фальшивыми христианами». В молодые годы Фома из антропологического интереса пару раз заглянул мельничихе под юбку, но свататься не захотел, не зажгла она его, остался равнодушен. Вскоре мельничиха вышла за престарелого богослова, тот через полгода женатой жизни помер, оставив её вдовой с хорошим начальным капиталом, младенцем мужского пола и запасом тем для умных разговоров. При встрече Горбатый раскланивался с мельничихой, даже отпускал неуклюжие комплименты, но не по старой памяти, а за соль: его здоровье зависело от лекарств соседки.

До знакомства с нуольской ткачихой Фома был влюблён только в одну женщину – в свою деревянную Пречистую. Обожал её, как бабушку и как маленького ребёнка, хотел защитить, порадовать, побаловать – цветочками, нежным словом, слёзной молитвой, языческой кровью. Из любви к Пречистой Фома смирял свою плоть веригами и власяницей. Крестоносец полагал, что Богородица прекрасно осведомлена обо всём, что творится в его штанах, а стояк ей оскорбителен. Почувствовав, что тело становится «слишком тёплым», натягивал на свой бедный горб и плечи фуфайку из козьей шерсти. Она жутко колола кожу и возбуждение проходило. Летом мучимый похотью рыцарь уходил в заросли иван-чая – «к комарикам». Облепленный кровопийцами, страдальчески смотрел на закат, шептал молитвы, возвращался домой тихий, спокойный, с раздувшейся физиономией.

Когда Пречистая улыбнулась, получив в подарок карельский плащ, Горбатый решил, что ей пришлась по нраву Ингегерд, и он может наконец позволить себе нежное чувство к земной женщине.

Ну а мельничиха была по уши влюблена в Фому, правда, виду не подавала – терпеливо ждала, когда тот покрестит всех язычников, отрубит им головы, сожжёт их дома и вернётся в Упсалу, чтобы зажить спокойной размеренной жизнью. Тогда можно было бы с помощью шпанской мушки на кончике ножа завоевать его и склонить к совместной жизни. Появление карельской ткачихи поразило мельничиху до глубины души: как, Фома, нетерпимый фанатик, отдал своё сердце полудикой бабе, которая поклоняется духам леса и – нет сомнений! – приносит в жертву краденых младенцев? Даже если она приняла святое крещение – всё равно ведь возьмётся за старое: напустит порчу, засушит душу и тело.

Каждый день Фома заходил в соляную лавку за целебными растворами для Ингегерд. Щедро расплачивался, говорил, что снадобье прогоняет недуг.

С горя мельничиха завела себе любовника. Им стал Йон – оруженосец Горбатого. Йон был простой, бесхитростный парень, заботился о хозяине и его коне, привязался к маленькой Трин. Мельничиха давала Йону деньги – много денег, выпивки, еды и красивой одежды. Она нашёптывала ему гадости про Ингегерд и Трин (колдуньи, чужие, нехорошие), ночью, пьяный, он с ней жарко соглашался и даже обещал удавить обеих, однако утром его воинственное настроение улетучивалось вместе с хмелем, он шёл к Горбатому, целый день был у него на посылках, возился в конюшне, болтал с ткачихой, которая встала уже на ноги и ходила тихонько по дому и двору, с удовольствием играл и гулял с Трин и её подружками. Вечером возвращался к мельничихе, она шипела и плевалась от злобы, но кормила его, поила, одаривала, снова клеветала, внушая ненависть к любимым женщинам Фомы.

Йон постепенно развращался и опускался, на хозяина работал спустя рукава. В конце концов Горбатый прогнал оруженосца. Они больше не были нужны друг другу. Фома с тех пор, как карельские женщины оказались в его доме, завязал с походами, подуспокоился насчёт язычников. Меч стоял в углу за кроватью, там же были свалены щит, шлем и кольчуга – ночью поблёскивали при свете луны. А у Йона денег стало хоть отбавляй, горбатиться на Горбатого не было необходимости – он крепко засел у мельничихи, жирел и спивался. Старой греховоднице было выгодно, что парень отвык работать и бездельничает: теперь она крепко держала его в сетях – не романтических чувств, не страсти нежной, а заурядной финансовой зависимости. Иногда пьяный Йон пытался сбежать от мельничихи – пришпоривал коня и с гиканьем носился по улицам, сшибая всё на своём пути. Неоднократно под копыта попадали люди, погиб крестьянский ребёнок, калекой стал кузнец – добрый мужик, у которого Горбатый чинил своё снаряжение. Пьяница оставался безнаказанным – мельничиха знала, кому в городской управе дать на лапу.