Олег Попенков - Битва за Ориент

Подполковник поглядел на часы. До отхода поезда оставалось ещё чуть более трёх часов. Впрочем, это обстоятельство уже имело мало значения – уехать, не повидавшись с Мариной, Дорошин просто не мог.

В этот момент со стороны храмовой пристройки показался молодой монах.

– Простите меня, – обратился к нему Павел.

– Да, слушаю, – ответил монах, не замедляя хода.

– Я хотел бы пожертвовать деньги на нужды храма.

– Ну, так жертвуйте…

– Двадцать тысяч долларов, – пояснил Дорошин.

Монах невольно остановился.

– Ну, тогда лучше обратиться к наместнику, – сказал он, подумав.

– А как это сделать?

– А вот он уже идёт! Я – его помощник и сейчас передам ему ваше желание.

Дорошин обернулся и увидел, как из-за угла, прямо на него, с посохом в руке, в сопровождении многочисленного священства величаво движется довольно молодой митрополит.

Недавний собеседник стремглав подскочил к отцу-наместнику, что-то быстро проговорил, кивком головы указывая в сторону Павла.

Митрополит внимательно поглядел на подполковника и направился прямо к нему.

– Это вы сообщили моему помощнику о своём намерении пожертвовать лавре крупную сумму денег? – спросил он.

– Да, – по-военному кратко ответил Дорошин, но потом добавил: – Это моя жертва за погибшего друга.

– Где же он погиб, – спросил митрополит, – и при каких обстоятельствах?

– Мой друг погиб в бою, в Ливии, защищая безоружных людей: стариков, женщин, детей.

– Два месяца назад сюда приходила девушка с чеком на сто тысяч американских долларов. Представилась дочерью погибшего раба Божьего Александра. Не о нём ли идёт речь?

– Да, эти деньги переданы ей мною от лица ливийского командования, – признался Павел, понимая, что речь идёт о Марине. – Они изначально предназначались для его бывшей жены. Но она живёт в Америке, замужем вторым браком и в них не нуждается.

– Вот как! А вы – тоже военный и были там? – догадался митрополит.

– Да, я подполковник в отставке, Дорошин, живу в Москве. А сюда приехал потому, что обещал дочке товарища, той самой девушке, Марине. Хочу рассказать ей об отце, который не подозревал, что у него где-то есть дочь.

– Ну и как там, в Ливии?

– Плохо. Прикрываясь благими намерениями, убивают ни в чём не повинных людей, стараясь захватить нефтяные богатства страны.

– Понятно… Ваш друг крещёный?

– Да, крещённый в православие и бывший киевлянин. Был майором Советской армии…

– Я тоже в начале восьмидесятых служил срочную службу, – признался митрополит, задумавшись на мгновение. – Отец Серафим, – обратился он к одному из сопровождавших его священников, – возьми деньги и передай казначею. И занести имя раба Божьего… – митрополит вопросительно поглядел на Дорошина.

– Павла! – подсказал подполковник.

– …Павла, в список на неусыпаемую псалтырь! Я надеюсь, вы тоже – крещёный?

– Да, ваше высокопреосвященство, только с коммунистическим прошлым!

– Ну, в СССР многие были членами партии. А вы – офицер, просто не смогли бы служить иначе, ведь так? Ну что же, помогай вам, Господь! – осенил Дорошина крестным знамением архипастырь. – Кстати, с дочкой вашего друга мы так договорились: когда она обналичит свои капиталы, то принесёт нам десятую часть, как это заведено в православии. Молодой девушке и самой деньги не помешают. В них забота о ней ушедшего из земной жизни отца. Прощай, брат!

– Простите, владыка, – остановил собравшегося уйти митрополита Павел.

– Слушаю…

– Вот, это письмо моего погибшего друга к жене. Оно всё в крови… его крови.

– Отдайте его отцу Серафиму, мы сожжём его. Но знайте, что когда-нибудь с содержанием этого письма непременно ознакомится его бывшая жена, – пророчески пообещал митрополит.

Проследовав немного вперёд, он внезапно остановился и повернул голову назад, пристально глядя вслед удалявшемуся мужчине. Затем, обращаясь к отцу Серафиму, уточнил прежнее своё распоряжение:

– И читать неусыпаемую псалтырь за раба Божьего Павла три года подряд!..

Наступали тихие, по-летнему тёплые сумерки. Дорошин сидел в песочнице во дворе двадцатого дома и ждал Марину. Он глядел на песок и думал о том, что он совсем не похож на ливийский. Его мысли были далеко от Киева, на другом конце Средиземного моря. Картины пережитого медленно проходили одна за другой, как в немом кино, в его ещё воспалённом сознании.

«Неужели Борислав погиб, и нам больше уже не увидеться и вместе не выпить чаю? А девчонки, а Мазен?… Неужели погибли все?… Нет, этого не может быть! Я этого не хочу!»