В действительности Грей ответил на письмо Маты Хари, более часа составляя короткое, но нежное послание на балконе, но он так и не отправил его; в течение двух безумных дней он оставался безвылазно дома, неистово работая пастелью до тех пор, пока почти не пе рестал думать о ней. «Компаньоном» у него был кот, а для утешения — бутылка джина, оставленная ещё с той ночи, когда он услышал о Шпанглере.
После этих двух дней он посетил выставку современных художников в одной из небольших галерей, потом прогуливался по Латинскому кварталу до тех пор, пока не нашёл подходящую девушку. Её звали Жюли Ридж, и она тоже в конечном счёте отражена на трёх или четырёх акварелях.
Конец одержимости Зелле наступил — или так казалось тогда — в середине декабря. По большей части Грей тоже жил замкнуто, вновь вернувшись к изолированному миру натюрмортов и ночных пейзажей. Он особенно интересовался очертаниями изморози на оконном стекле. Изводил часы, стараясь воспроизвести свет горящей свечи. Как-то даже провёл вечер с очень хорошеньким рыжеволосым ребёнком из Бувилля. Но он не спал с ней... Было поздно, когда он наконец вернулся, но Маргарета всё ещё терпеливо ждала его.
Он увидел её сначала через полуоткрытую дверь, дремлющую в жёлтом свете лампы. Её волосы, отбрасывая тень, упали ей на лицо. Руки казались очень маленькими и бледными. Несколько его самых последних гравюр сухой иглой были разбросаны у её ног. Кот спал у неё на коленях. Мгновение он и в самом деле колебался, думал, не ускользнуть ли прочь, найти экипаж и уехать. Но всё-таки он сел на оконный ящик для растений и вытащил ещё одну сигарету. После приблизительно минуты, ощущавшейся длиной в час, она открыла глаза.
— Привет, Ники. Как дела?
— Чего тебе надо, Маргарета?
Она улыбнулась:
— Ничего особенного. — Затем, притронувшись к свисающей кошачьей лапе: — А его как зовут?
Грей сделал глубокий вздох:
— Кот.
— Как бродячего кота?
— Наверное.
— Ну, мне это не нравится. Я думаю, тебе следовало бы назвать его Сократом. Или, может быть, Джоном Филиппом.
Было холодно, поэтому он принёс ей бренди, для себя оставив джин. Пальто у неё было новым, но порванным у рукава, а туфли в таком состоянии, что было похоже, будто она исходила многие мили.
— Мне нравятся твои работы, — наконец сказала она. — Особенно эти зимние сцены. Они напомнили мне — о, не знаю — о Рождестве.
Тогда как он всё время пытался нарисовать смерть.
— Слушай, ты хочешь что-нибудь поесть?
Она пожала плечами:
— А что у тебя есть?
Он отправился в ту часть комнаты, что служила ему кухней, и начал шарить по шкафам. И не нашёл ничего, кроме нескольких банок тушёнки, сыра и обкрошившегося печенья.
— Я думаю, мы всегда можем отправиться в Баретту, — сказал он. — Или в какое-то иное место.
— Почему ты не ответил на моё письмо, Ники? Две недели, а ты не ответил. Так почему?
Он опять сел, вытаскивая новую сигарету:
— Я был занят.
— И ещё поговорил с Чарли Данбаром, да?
Он посмотрел на дальнюю стену, куда свет от лампы отбрасывал их тени, и ему показалось, что её тень похожа на тень тоненького ребёнка, а его — на тень больной обезьяны. Он прикурил сигарету и увидел, что у него дрожит рука. Он хотел выпить, но не мог сразу отыскать чистый стакан.
Наконец спросил спокойно, насколько мог:
— Кто такой Рудольф Шпанглер?
Она усмехнулась:
— Значит, ты говорил с Чарльзом?
— Кто он?
— Друг.
— Какого рода друг?
— Новый друг.
— Богатый друг?
Она покачала головой и демонстративно вздохнула:
— Боже, Ники. Ты же не ожидал, что я всю свою жизнь проведу с Чарльзом? — И затем, поигрывая кошачьей лапкой: — В любом случае он получил то, что хотел.
Он молча смотрел, как она проводит рукою по кошачьей спине.
— Как долго ты была с ним?
— Хм-м-м?
— Со Шпанглером. Как долго ты была с ним?
Она пожала плечами:
— Неделю.
— И как это было?
— Превосходно. Он взял меня в Женеву. Ты когда-нибудь видел Женеву?
Внизу на лестнице раздались шаги, возможно, пьяного соседа или вновь того призрака Михарда.
— Как ты встретила его? Какой он?
— Казанова [23] Казанова Джованни Джакомо (1725—1798) — итальянский писатель, знаменитый авантюрист, запечатлевший свои приключения в известных «Мемуарах».
. А теперь, Христа ради, оставь это, Ники. Я не смогла больше выносить Чарльза, поэтому я сбежала. Что это — такой грех?
— Ты собираешься ещё раз встретиться с ним?
Читать дальше