Дэн Шерман - Любивший Мату Хари

— А что у нас здесь? — спросила она игриво, крутя барабан и пальцами нащупывая курок.

Шпанглер открыл глаза:

— Положи обратно.

Она закусила нижнюю губу, целясь в пустой стакан на подоконнике:

— Он заряжен?

— Положи его обратно, Маргарета.

Она повела рукой вокруг, целясь в собственное отражение в зеркале:

— Но ведь верно, один выстрел не повредит, да? Не повредит?

С глазами, не выражающими никаких эмоций, он поднялся с кресла и быстрым кошачьим движением пересёк комнату. Она попыталась увернуться, но он схватил её за запястье и выворачивал его до тех пор, пока пистолет не упал.

— Никогда больше не делай этого, Маргарета. Понимаешь, больше никогда!

Она чуть не оставила его той ночью, едва не позвала кого-то, чтобы собрать чемоданы, пока он спал в соседней комнате. Но в конце концов решила, что одна ссора едва ли давала право на подобную суровую меру, особенно если учесть, что их отношения достигли самой интересной фазы... что попросту означало — она хотела его, более всего остального она хотела его.

Их роман закончился так, как и начался, одним небрежным его заявлением. Шпанглер сказал ей, что он нужен в Берлине, затем протянул ей билет до Парижа. Прозвучало обещание встретиться весной, и был последний торжественный обед на закрытой террасе с видом на озеро. Беседа оставалась малоинтересной, ибо, как всегда, Шпанглер описывал детство в Баварии, которого у него никогда не было. Его один или два вопроса о предыдущих мужчинах в её жизни прозвучали навязчиво. Никаких упоминаний о Ролане Михарде не было.

Вот, по рассказу Зелле, полный отчёт о её восьмидневном романе со Шпанглером: случайная встреча в Вене, за которой последовала удивительно бедная событиями неделя в Женеве. Если не считать его исчезновения без предупреждения и настоятельного желания сидеть спиной к стене во время обеда в ресторане, будет утверждать она, он всегда вёл себя как респектабельный военный. Она также будет настаивать и на том, что он был необыкновенно искусным любовником — именно это, как ни странно, в конечном счёте убедило следователей: она, должно быть, лжёт им прямо в лицо.

Она вернулась в Париж в конце ноября; от того времени нам остались только несколько разрозненных свидетельств: фотография, сделанная в Лоншане [22] ...Лоншан... — Ранее здесь, в Булонском лесу близ Парижа, находился старинный женский монастырь, закрытый в 1790 г. В настоящее время место это служит скаковым кругом. , очень комплиментарное интервью в «Дейли мейл», письмо к Николасу Грею с приглашением посетить её в отеле «Риц». Были ещё одна или две газетные статьи, связывающие её имя романтически с неким польским графом, но на самом деле то были дни относительного одиночества.

Теперь она пыталась жить для самой себя: отвечала на заброшенную корреспонденцию, проводила долгие утра в постели, зачитываясь популярной беллетристикой. Днём по вторникам пользовалась услугами молодой массажистки. По пятницам консультировалась с астрологом. Она также — вопреки советам адвокатов — сделала попытку связаться со своей дочерью, написав более полудюжины писем Рудольфу Джону Мак-Леоду, пока не получила отрывисто-грубый и обескураживающий ответ.

Можно сказать, что в эту пору она стала как будто более зрелой. Какое-то время она работала с определённым энтузиазмом над несколькими танцами, сюжетно основанными на «Тысяче и одной ночи». Затем, сама не понимая почему, она забросила этот проект, отослав молодого пианиста в консерваторию, где прежде нашла его. В отсутствие другого проекта, чтобы заполнить вечера, она частенько гуляла по окрестностям, которые едва знала, — всегда одна, всегда избегая глаз мужчин. Порою она доходила даже до кошерных боен возле улицы Блан-Манто или до катакомб под Сен-Жаком. Потом опять наступали ночи, когда она просто бродила вокруг.

Её письмо к Грею пришло из подобной ночи, бессонной ночи наедине с тишиной, если не считать рокота примитивной уборной. Ранее она планировала провести тихий вечер с «Братьями Карамазовыми» или со сведенборговским «Явленным Апокалипсисом», но в конце концов оказалось, что ей просто отчаянно нужен друг.

Её письмо к Грею было написано от руки зелёными чернилами, на бумаге с неизменным выпуклым чёрным узором по краю. Тон был тоже лёгкий и неофициальный. Подпись обычная: «Вечно. М». Письмо было готово к утренней почте, но она захотела, чтобы его доставил посыльный... Два дня по крайней мере она провела, ожидая ответа, который так и не пришёл.