— Простите, мсье, но картина продана.
Он повернулся и увидел женщину в синем халате с бухгалтерской кницей, переплетённой в холстину.
— Продана?
— Да, мсье. Все эти вещи проданы.
— Кому?
— Мсье?
— Кто купил картину?
Она нахмурилась:
— Я полагаю, что она была приобретена через посредника для иностранного коллекционера.
— Да, но как его зовут? Не могли бы вы мне просто назвать его имя?
Она вздохнула, явно раздражённая:
— Я должна свериться с записью. — Затем подтвердила то, что каким-то образом он уже подозревал: — Шпанглер. Рудольф Генрих Шпанглер.
После были только намёки и слухи. В Берлине она, как говорили, жила с лейтенантом вестфальских гусаров, но не было заметно, чтобы Шпанглер приблизился к ней, или признаков какой-то тайной жизни: принимает, например, любовников в наёмном chateau, обнажённая под хлопчатобумажным халатом, пока под шелестящими тополями ждёт лимузин. Её письма в течение того сезона за границей тоже были вполне невинными: с описаниями мест, которые она прежде не видела, и мужчин, которые никогда не любили её по-настоящему.
Обычно она принимала любовника по вечерам, чаще всего ожидала его у окна, из граммофона раздавалась музыка Шопена. Отсюда далеко была видна Находштрассе, на которой отражались силуэты большого Берлина, ярко выступавшие на фоне неба. Если не считать этих кратких встреч, её пребывание в этом городе было окрашено скукой.
Её любовником был состоятельный юнкер по имени Кирперт. Они встретились в Мадриде, случайно оказавшись за одним обеденным столом. Он был женат на красавице венгерке, но его всегда будут вспоминать как шикарного лейтенанта Маргареты лета 1907 года: они не таясь прогуливались по Фридрихштрассе или вместе отправлялись на манёвры императорской армии в Силезии. Время от времени их даже видели в кабаре и мюзик-холлах с друзьями по театру. Но тайны ночей их любовной связи хранила комната Маргареты.
Как правило, он прибывал в половине девятого вечера по понедельникам и вторникам. Входил без стука. Потакая его фантазиям, Маргарета надевала нечто вызывающее воспоминания о Востоке: голубое кимоно, соскальзывающее с плеча, волочащийся шёлк, свободно сколотый у талии.
Первый поцелуй был обещанием и поддразниванием, её язык проскальзывал между его губ и быстро ускользал. После шампанского или коктейлей на балконе она обычно ставила на граммофон другую пластинку. Он предпочитал медленную любовную игру. Долго лежал, развалясь на диване при свете ламп. Любил, когда она сидела, откинувшись, печальная и пассивная, пока он обводил пальцами её грудь, гладкую равнину её живота. В ответ она обычно закрывала глаза, чуть подрагивая, словно спящая чайка. Иногда проходил час, прежде чем он полностью раздевал её.
Фактически он был владельцем дома, но спальня оказывалась её царством. Там стояли зеркала в рамах вдоль дальней стены, и она любила наблюдать, как он освобождается от своей формы, разглядывала жёсткие углы его бёдер, белый сабельный шрам вдоль ключицы. Она видела, как едва заметно меняется выражение его глаз, когда он укладывал её на кровати.
Он медленно подходил к ней, она лежала не двигаясь, стискивая простыни или холодную бронзу кровати. Он входил в неё нежно, шепча по-немецки, а она отвечала на английском или голландском. Время от времени он называл её своей пленницей, стискивал зубы и сильно сжимал её запястья... затем вновь бывал нежен, почти боязлив.
Потом они лежали в темноте, слушая звуки улицы: шелест каштанов под ветром, стук проходящего фургона, вскрики полуночников-студентов. Они обменивались случайными фразами и уже спокойными ласками. Обычно после всего его тянуло к простым удовольствиям. Его сигареты, сделанные по особому заказу, импортировались из Анкары. Она набрасывала халат, напоминающий змеиную кожу, зелёный, с узором из лилий.
— Я одержим тобой, — говорил он ей. — Даже когда мы врозь, я чувствую себя одержимым.
— Дорогой, но это только иллюзия. Любовь — только иллюзия.
— Иллюзия? Обманчивая, волнующая иллюзия?
— Верно.
Он прижимал руку к её груди или поворачивал её лицо к свету и говорил:
— Но это не иллюзия, Маргарета. Это — реальность.
Если у него не было других дел, он обычно оставался до рассвета, засыпая возле неё или поигрывая её волосами. Руки у него были длинные и мускулистые, и она любила наблюдать, как они скользят по её коже.
Читать дальше