Дэн Шерман - Любивший Мату Хари

Казалось, они колебались, прежде чем снова открыть огонь. Кто-то даже кричал, приказывая, но тем не менее ничего... затем последний слабый шаг вперёд и последний выстрел, останавливающий его.

Теперь он лежал очень тихо, чувствуя, как влага сочится сквозь его одежду, тупая боль поднимается от ног. Хотя казалось, крови очень много, он понимал, что всё не так уж плохо, скорее рана из тех, о которых молятся на фронте. А пока он слышал приближающиеся шаги по крайней мере дюжины её ревнивых любовников... Данбар, Михард, Шпанглер... объединившихся наконец, чтобы помешать ему забрать её.

И их глашатай, его старый друг де Маслофф...

— Боже, Ники. Боже, клянусь, я не хотел этого...

— Почему ты сказал им, Вадим? — Как будто ответ не отражался в его глазу.

— Ники, ты должен понять, я беспокоился. У меня не было выбора...

— Почему? — Как будто это не было написано в глазах у всех.

— Потому, чёрт побери, что она просто этого не заслуживает.

Он отказался слушать, как и всегда.

После этого он видел её только издалека. Он провёл четыре дня в изолированной палате, потом его перевели в клинику на краю Таверньи — ещё одна белая комната с зарешеченными окнами. Там среди регулярных доз морфина и нескольких осложнений она являлась в основном в грёзах. Некоторые из них были яркими, другие обычными... из тех мелькающих перед глазами видений, ко торые одолевали его годами. Самым лучшим, однако, было то, где она являлась на фоне ночного неба, притягивающая его к себе... на высоте в тысячу футов, над городом, который она любила.

В камере Маргареты были две небольшие вентиляционные щели, две прямоугольные отдушины прямо под потолком. Хотя через эти отдушины можно было выглянуть наружу, обзор оставался крайне ограниченным. Она могла увидеть клочок неба и часть сортировочной станции... но, определённо, она не смогла бы увидеть Грея.

Всё же, услышав выстрелы, она впала в отчаяние, из которого никто не мог её вывести. Преданная сестра Леонида более трёх часов пыталась сделать это, но Зелле не могла сказать, что её беспокоит. Вызвали врача Бизара, однако и его попытки также не увенчались успехом. И вдруг внезапно, как и начались, рыдания прекратились, и она опять затихла и в последующие дни оставалась несколько отстранённой; казалось, она явно обрела покой, придающий ей силы.

Соблазнительно представить, что Маргарета Зелле и Николас Грей соединились в некоем духовном объятии, но, возможно, лучше попрощаться и не притворяться, будто мы можем услышать их мысли. Бизар оставил нам достаточно материала в своих мемуарах, чтобы мы представили, как она себя чувствовала в последние недели. Существуют также свидетельства сестры Леониды и мемуары, повествующие о попытках её адвоката спасти её.

Кажется, надежда поддерживала её в эти дни, надежда и мучительная... упорная... вера во французскую юстицию. Она была занята перепиской: просьбы о помиловании, мольбы о вмешательстве Голландии. Она проводила добрую часть времени, разговаривая со служительницей из сестёр милосердия и читая Библию. Хотя её здоровье оставалось без изменений, она продолжала страдать от бессонницы и приступов дурноты. Её настроение, казалось, не ухудшилось, и несколько свидетелей позднее вспомнят, что она даже иногда смеялась. В ответ на заинтересованный вопрос сестры Леониды, какие танцы она обычно показывала, Зелле даже изобразила несколько невинных па... которые с течением времени в устах молвы превратились в балет, исполненный без одежды.

В её комнату вошли утром в понедельник, спустя три недели отвергнутых апелляций и незамеченных петиций. Она спала. Бизар дал ей двойную дозу хлорала, и сестре Леониде пришлось тормошить её, чтобы она проснулась. Она приподнялась на локтях, и взгляд её медленно переместился с коленопреклонённой сестры на лица четырёх стоявших сзади заседателей — Бушардона, Альберта Сомпру, доктора Соке и Эмиля Массара из парижского Военного ведомства. В этот момент услышали, как она прошептала:

— Но это невозможно... невозможно...

Они оставили её с сестрой Леонидой, чтобы она могла одеться, но несколько минут она просто продолжала сидеть на краю койки. Было довольно холодно, свет едва брезжил. Наконец сестра положила руку ей на плечо и прошептала:

— Думаю, уже пора.

Зелле покачала головой и улыбнулась:

— Не беспокойтесь, сестра. Я не могу представить, чтобы они начали без меня.

Ей дали на выбор два платья. И сначала протянули простое белое.