Дэн Шерман - Любивший Мату Хари

— Заткнись.

Он налил второй стакан джина и поместил его на выступ окна рядом с головой Данбара.

— Расскажите мне о ней, Чарльз. Как её там содержат?

— Ещё не поздно остановиться, Ники. Я всё ещё могу взглянуть по-другому.

На письменном столе лежала автоматическая ручка. Грей схватил её и швырнул на грудь Данбару.

— Вот, нарисуй нам небольшую схему. Я хочу знать, где находится её камера. Точное расположение.

— Ники, это начинает становиться...

— И укажите, где располагается охрана. Ведь нам нужно это знать.

— Ники, ради Бога. Чего вы надеетесь добиться?

Грей, сдёргивая телефон со стены:

— Так вот, Чарли. Вы её туда засунули, и теперь вы вытащите её оттуда.

Это были две долгие мили — от «Континенталя» до Сен-Лазара, даже ещё длиннее для того, кто избегает бульваров. К тому же Данбар вёл машину плохо, она дважды заглохла на улице Клэр и ещё раз — не доезжая до зоопарка. Опять полил дождь.

Данбар должен остановить машину у края тюремной стены, сказал Грей. Отсюда они пройдут к основным воротам. Если они встретят охрану, он должен назвать себя и потребовать встречи с заключённой. Неверное слово или жест положат конец его жизни.

— Ники, позвольте мне сказать всего одну вещь.

— Как только она выйдет оттуда, мы вернёмся к машине. Вы понимаете?

— Послушайте, у меня нет такой власти, чтобы сделать это.

К тому времени, как они увидели тюремные стены, дождь превратился в морось. Когда они выбрались из машины, Грей перекинул плащ через руку, чтобы спрятать револьвер, и подошёл к Данбару; к главным воротам они двинулись пешком.

Подход к воротам был длинным и узким — выложенная булыжником дорожка меж высоких стен. За исключением сторожки у ворот и башен наверху, нигде не было света. Подойдя к Данбару, он опять прижал револьвер к его рёбрам, подгоняя его вперёд. Стояла тишина, единственный звук — стук их каблуков по булыжникам и, наверное, биение её сердца, синхронное с его шагами...

Он представлял, что это война — война, на которой он всегда воевал, — бетонная ничейная земля, медленный подход к окопу врага, одолженный револьвер и нелепый, но тем не менее злобный заложник. Если тактика и была несколько нетипичной, то лишь потому, что неравенство было вопиющим — армия, состоявшая из одного, против мира. Их мира.

Он шёл чуть одеревенело, потому что плечо опять стало саднить, шёл, устремив глаза на ворота перед собой, ворота, которые являлись единственной целью. Он держал револьвер на уровне бёдер Данбара — таков этикет. Он пытался удержать себя от мыслей о Маргарете. В шестидесяти футах он смог различить первых охранников: две покачивающиеся фигуры на фоне башни. Ещё ближе — и у ворот появились ещё двое. Они едва ли могли предположить, что затевается... Все влюблённые находятся в состоянии войны с миром, сказала она ему однажды с улыбкой. Истинности сказанного никто из них не мог понять до настоящего момента, когда она цеплялась за решётку своей камеры, постукивая пальцем в такт его шагам. Да, подумал он, Маргарета, несомненно, чувствует, что я близко...

Последние пятьдесят футов были особенно темны, сетчатые тени от стен до башен, и намёк на свет с улицы. Всё же ему казалось, он в состоянии слышать теперь, как она шепчет его имя. Ни-ки. И опять, как звук захлопывающейся двери или даже затвора винтовки... Ни-ки, Ни-ки...

Он повернулся, оглядываясь на стекающиеся сюда улочки, затем на стены впереди. Хотя не было ничего подозрительного, но она явно пыталась сказать ему что-то... Ни-ки... Даже Данбар должен сейчас это слышать, тоже колеблющийся, пока она продолжала... Ни-ки — в точности, как тихий щелчок патрона, скользнувшего в патронник.

Впечатления нахлынули на него прежде, чем он и впрямь увидел солдат: французские винтовки, судя по звуку скользнувших затворов. Офицеры ждали только, пока Данбар окажется на виду, прежде чем отдать приказ стрелять. Де Маслофф никогда бы не предал его, если бы у него было время узнать её...

Он услышал голос Вадима, кричащего близко по-английски и по-французски: «Не стреляйте. Бога ради, не стреляйте в него».

Затем включили свет, длинные дуговые лампы, направленные на него с башен и чётко очерчивающие каждый булыжник.

Он услышал, как Данбар кричит что-то ему в ухо, и попытался ударить его по губам, но тот уже упал на булыжники.

Выстрелы — два, может, три у его ног и четвёртый в его левое бедро. Он не повалился, когда Зелле была столь близка. Он просто споткнулся, оглядываясь вокруг себя, как раненый бык, и затем продолжал медленно идти.