Елена Криштоф - «Для сердца нужно верить» (Круг гения). Пушкин

На этом можно было бы и закончить портрет «Психеи». Но не слишком ли он пасторален? К тому же в нём нет объёма живого тела. Не женщина за ним встаёт, а некое видение, списанное с наивно-розовой акварели А. Брюллова с примесью черт страдальческих, так хорошо подмеченных другими художниками, особенно Райтом и Гау, значительно позже...

Привычное отношение к Наталье Николаевне, как к украшению или злому гению судьбы поэта, в последние годы изменилось, но обозначился крен в другую сторону: «Моя мадонна» — и баста! А хотите совсем другие строки, правда, не стихотворные: «Ты, мне кажется, воюешь без меня дома, сменяешь людей, ломаешь кареты, сверяешь счёты, доишь кормилицу. Ай-да хват баба! что хорошо, то хорошо».

Не правда ли, неожиданный ракурс?

Пользуясь случаем, приведём письмо самой Натальи Николаевны, подтверждающее её деловые (и как будто неожиданные) качества. Адресат всё тот же старший брат Дмитрий, владелец майората, обязанный выделять определённые суммы всем остальным членам семьи.

«...Теперь я хочу немного поговорить с тобой о моих личных делах. Ты знаешь, что пока я могла обойтись без помощи из дома, я это делала, но сейчас моё положение таково, что я считаю даже своим долгом помочь моему мужу в том затруднительном положении, в котором он находится; несправедливо, чтобы вся тяжесть содержания моей большой семьи падала на него одного, вот почему я вынуждена, дорогой брат, прибегнуть к твоей доброте и великодушному сердцу, чтобы умолять тебя назначить мне с помощью матери содержание, равное тому, какое получают сёстры <...>. Я тебе откровенно признаюсь, что мы в таком бедственном положении, что бывают дни, когда я не знаю, как вести дом, голова у меня идёт кругом. Мне очень не хочется беспокоить мужа всеми своими мелкими хозяйственными хлопотами, и без того я вижу, как он печален, подавлен, не может спать по ночам и, следственно, в таком настроении не в состоянии работать, чтобы обеспечить нам средства к существованию: для того, чтобы он мог сочинять, голова его должна быть свободна <...>. Мой муж дал мне столько доказательств своей деликатности и бескорыстия, что будет совершенно справедливо, если я со своей стороны постараюсь облегчить его положение; по крайней мере содержание, которое ты мне назначишь, пойдёт на детей, а это уже благородная цель. Я прошу у тебя этого одолжения без ведома моего мужа, потому что если бы он знал об этом, то несмотря на стеснённые обстоятельства, в которых он находится, он помешал бы мне это сделать».

Согласитесь, прочитав это письмо, вы что-то иное подумали о Наталье Николаевне. Психея сошла на землю. Насколько она была земной, даже унаследовавшей какую-то гончаровскую, прадедовских времён хватку, говорят многие места её переписки с братом.

Дела брата были тяжелы. Упрямство же Дмитрия Николаевича путало его собственные карты. Наталья Николаевна с её пламенным сердцем, готовым всегда помочь своим близким (выражение Александры Николаевны), входила в дела брата. При этом она защищала и свои и сестёр интересы.

Перечтите её письма, вы увидите: Психея обращается к знакомым сенаторам, к известнейшим адвокатам, старается заручиться поддержкой таких больших чиновников, как Ф. Ф. Вигель, Д. В. Дашков, чтоб помочь Дмитрию Гончарову выиграть процесс с соседом — Усачёвым. Проявляет незаурядную смекалку и деловые качества. Чего, например, стоит такая выдержка из её письма: «...Он (Бутурлин — сенатор, член Государственного совета) мне посоветовал встретиться с Лонгиновым [167], взять обратно прошение, если это возможно, чтобы написать его снова от моего имени, потому что, ты извини меня, но моё имя и моя личность, как он говорит, гораздо больше известна его величеству, чем ты».

Но судьба процесса зависит не от одного Бутурлина, который, впрочем, считает, что правы Гончаровы, а действие противной стороны — бесчестное мошенничество. И Наталья Николаевна пишет дальше: «А теперь я хочу узнать, кто эти шесть человек, от которых зависит наша судьба, и если это кто-нибудь из моих хороших друзей, то тогда я постараюсь привлечь их на свою сторону. Второе, что мне хотелось бы узнать: является ли правая рука Лонгинова, то есть лицо, занимающееся нашим делом, честным человеком или его можно подмазать? В этом случае надо действовать соответственно».

И в следующем письме:

«...Надо стало быть надеяться на успех, если за это время ты не сделал такой глупости и не подал в суд о нашем проклятом Усачёвском деле в Москве, вместо того, чтоб передать его в Петербургский Сенат, тогда я могла бы обеспечить успех, так как у меня много друзей среди сенаторов, которые мне уже обещали подать свои голоса, тогда как московских я не-знаю и никогда ничего не смогла бы там сделать».