Анна Ефименко - Архитектор

Вызверевшись на жену снова, я схватил ее запястье и, вывернув руку назад, прижал к двери.

– Что ты сказала?

Откинувшись назад, Люсия со всей силы плюнула мне в лицо.

Я отпустил ее.

Ей не было стыдно, не было больно, она забывала все через полчаса, она купалась в меде и молоке, носила серебро и золото, охотно пила вино, с аппетитом ела, делала заказы портным, музицировала, слушала поэтов, легко засыпая каждую ночь. И холод не сквозил меж ее костями.

Ядовитая слюна Люсии сползала по моему лицу. Там, в Городе, синюю ночь по макушку засыпал снег.

«Досточтмй мой сенор!

Это мё первое Вм послание! МадамБланш учит очнь хорошо. Они думают Ваш Собор станет накрасийвшею церквью в этих землях. Прошу Вас, заходите к наши гости. Девочки не обижают меня хоть и заносчвые. Но всёравно всегда жду вас ГосподинАрхитектор.

ГосподинАрхитектор, Вы прекрасны как смерть в рассвете сил!

Л.»

Никакого желания не осталось, кроме как превратить гранитную глыбу в ажурную иглу. Однажды вкусившему духовное навек опостылеет плоть. Деньги, кушанья и брачное ложе давно стали омерзительны, и всюду я их бежал, и только в мастерской остановился. Страдая от действительного, куда же стремиться, если не к сверхдействительному? Вот и сам уже почти бестелесен, а продолжаю смотреть вверх, да так высоко, что темя скоро поцарапает облака. С тех строительных лесов, куда придется забраться и закрепить крест на острие моего узорчатого детища, Собора, плоть от плоти не человеческой, но ангельской. Там свет заливает пространства и стекла заменяют стены. Там, как и подобает дому, пахнет холодным камнем и тишиной.

Доброта Люсии распространялась на весь мир – на прокаженных, на калечных, раненных зверей, погибших солдат, голодающих после неурожая крестьян. На всех, кроме меня.

Я ненавидел жену до помутнения рассудка. Такой безнадежностью овражилась пропасть между нами, то иллюзорная, то смертельно глубокая. Если я завтра проснусь удобным и приятным, Люсия, знай, что я все равно тебя ненавижу. Затоптанные до свадьбы недостатки вылились порчельным пятном. За все тебя я презираю, моя госпожа. Твою несамостоятельность, врожденное пренебрежение чувством красоты и стиля, готовность несмотря ни на что отстаивать любой принцип, только бы он шел вразрез с моим. Твое упорство возносить любую мелочь, лишь бы та досаждала мне.

На собрание цеха пришел сам прево вместе с городскими советниками и вручил мне разрешение на сооружение Собора.

Они сказали «да».

Они позволили мне.

Присяжные и мастера сняли шапки, захлопали. Отныне и до веку мы обеспечены работой.

Размышляя над тем, кому я все-таки обязан был свалившимся подарком, увидел своего благодетеля в дальнем ряду. Это был учитель греческого.

– Господин архитектор, – Флоран учтиво поклонился, – вы так торопились в последний раз, что забыли свою шляпу.

– Флоран, спасибо… – я смял в руках головной убор, уставившись под ноги. – Я теперь навеки твой должник.

– Вообще-то не настолько. Твоя жена подкупила меня недавно. Чтобы я поворковал с прево, а тот еще с кем… Чтобы камень давил на соседний камень и вся сила дошла до короля. Строй свой собор, аквитанский принц. Строй, и не теряй время.

Итак, все на деле помощники оказывались самыми грязными и развращенными людьми. Флоран с крученым набок клоком шаперона, ниспадающим до самого плеча, расшитым золотыми перьями. И… кто же был до него? Богохульник Эд Келли, проклятый колдун, сведший меня с первыми мастерами.

Перед великим погружением, перед прыжком в воду, хотелось сделать финальный вздох и как следует запастись воздухом. На следующее же утро повелел конюху седлать лошадей и, издергавшись: «отстань!» (хотел еще какое-то время разыгрывать обиженного) на расспросы Люсии, поскакал в Грабен.

– Настоятель?

– Отдыхает у себя, – привратник (новенький, усталый и обезображенный ожогами) указал на последний этаж.

Я побежал по узкому винту наверх, как раньше, восторженным подростком сигая через две ступеньки лестниц, хватаясь за выступы, за крюки, за углы, к келье аббата, как когда-то давно влетал в покои Хорхе, притаскивая ему ягоды и кувшины с водой, аккуратно переписанные тексты или яркие иллюстрации.

Настоятель обитал в старой комнате. Пожив в Городе, начинаешь соображать по-людски. Вот уж кому бы подошло их липкое «красавчик», так это Эдварду. Чуть более загорелый и веснушчатый, чем десять лет назад, карие глаза впали глубже, края губ сползли вниз. Его солнечные локоны по ободу тонзуры, намеренно перекинутые вперед к лицу, уже начали выбеливаться сединой. Он хотел нравиться женщинам. Хотел подчинять себе предметы магией. Не вставая со скамьи, он встретил меня своей извечной заговорщицкой улыбкой.