Николай Бахрошин - Месть базилевса

– Вот! Дождались! А я говорил! Я предупреждал! – зло выкрикнул Тиберий. Его пронзительный голос ударился о высокие своды и рассыпался.

– Он говорил? Предупреждал? – опять переглянулись стратиг и архонт.

Это ему говорили! Его предупреждали! И снова пытаются обсудить с правителем ситуацию, выслушивая вместо этого его сетования…

Несмотря на мнение большинства своих подданных и насмешливое прозвище Пуганый, базилевс Тиберий III не был трусом.

Разве трус мог бы возглавить заговор против трона? Захватить власть с малым числом людей и почти без участия армейской верхушки, всегда бывшей главной силой имперских переворотов? А удержаться у власти в течение семи лет, в то время когда страну сотрясали распри, восстание армян, набеги варваров и мусульман, когда любой стратиг фемы чувствовал себя большим хозяином в своих землях, чем богоявленный император, – неужели трус на это способен?

Да, Тиберий был осторожным. Да, он редко спал хорошо, продолжая даже во сне противостоять врагам и выдавливать гнойные нарывы измены. Но разве бдительность заслуживает насмешки?

А сколько времени и сил взяли проекты его реформ – об этом подумал кто-нибудь? Их он подготовил уже больше десятка, но все медлил претворить в жизнь хоть один. Так или иначе, любая из реформ задевала чьи-нибудь интересы – патрикиев, армии, крупных землевладельцев-динатов или мелких аграриев, торговцев, ремесленников или никчемного столичного плебса, привыкшего жить за счет бесплатных раздач крупы и хлеба и почитающего счастьем в жизни выигрыш своего цвета в колесничных гонках. Любое возмущение в сословиях – угроза власти, кому, как не ему, понимать это. Поэтому он до сих пор колебался, с чего начать, постоянно перебирая в уме подготовленные проекты, как заядлый игрок без конца перетряхивает кости. Никак не получался такой расклад, чтобы и государство крепло, и народ не страдал, и знать была довольна, и армия, и чиновники сыты без воровства. Словно социум нарочно устроен так, что желание хорошего всем приводит лишь к худшему, а к лучшему – никогда, горько усмехался правитель.

Эта нелепость, противоречащая всякой логике, бесила до дрожи в пальцах.

И вечное сосущее ощущение, что он что-то не сделал, запамятовал, не учел, прошел мимо важного…

Устал…

А от чего устал?

Днем, в отличие от вечно пьяного Леонтия, Тиберий не позволял себе представать перед подданными с бессмысленными глазами и невнятной речью. С самого прихода к власти взял себе за правило, что базилевс, первый после Бога в государстве ромеев, должен являть собой пример собранности и деловитости. Зато на ночь у него вошло в привычку оглушать себя несколькими чарами подряд крепкого кипрского. Вино приносило облегчение – сон без видений, темный, как глухой колодец. Правда, это было короткое облегчение. Среди ночи базилевс просыпался внезапно, толчком, и оставшееся время, отведенное Всевышним для отдыха, проводил в оцепенелом полузабытьи. И спал, и не спал, тянул тягучие ночные думы и задремывал незаметно для себя, видя страшные сны. Неистовый Риномет Ираклид, коварный хан Тервел, необузданный каган хазар Ибугир Гляван, несгибаемый халиф-воитель Абу аль Малик – эти и другие враги помельче причудливо сплетались в его видениях. Виделись, пожалуй, еще более опасными, чем наяву, грозили и жалили.

Именно тогда из спальни базилевса доносились крики, над которыми втайне потешалась придворная челядь. За ними, с подачи их языков без костей – вся империя. А он просыпался по утрам больной и не отдохнувший, словно старец, взявший в постель молодую ненасытную девку, всю ночь теребившую его хилое тело.

«Подумать только, что с ним стало!» – удивлялся порой Тиберий. Не спит толком, кричит ночами, веки дергаются, руки дрожат, мерзнут даже над жаровней с углями… Это у него-то, когда-то выделявшегося среди высших чиновников Опсиниона разумом, рассудительностью и спокойствием.

«Власть… Когда-то – желанная как любовница, теперь – опостылевшая жена… Власть – это жадная, капризная девка, которая тебя никогда не полюбит!» – вывел для себя базилевс.

Иногда приходила в голову предательская мыслишка: может, власть – это действительно занятие не для нормального, разумного человека? А как раз для таких, как Юстиниан, – самодовольных и самонадеянных в своем безумии. Искренне считающих свою волю законом для всех и не слишком задумывающихся о последствиях… Вот и выходит: чтобы быть успешным правителем, нужна изрядная доля глупости и ограниченности – это как раз то, что философы древности называли парадоксом.