Валентин Пикуль - Пером и шпагой. Битва железных канцлеров

Лондон был украшен его портретами. Под эту славу Питт стал требовать от парламента усиления финансовой помощи Пруссии.

– Вы видите? – говорил Питт. – За королем прусским деньги даром не пропадают: одним лишь Россбахом он расплатился с нами за все авансы сразу!

Париж тоже приветствовал… Фридриха, а своих раненых солдат встречал плевками и свистом. Версаль недоумевал – кто уничтожил боевой дух Франции, почему охрип перед битвой задорный галльский петушок?

Одним ударом меча, сверкнувшим у Россбаха, Фридрих заставил Версаль отказаться от борьбы с ним. Он как бы сказал Людовику: «Куда ты лезешь? У тебя англичане занимают колонии – вот ты и сражайся с ними в Америке, а меня лучше не трогай…» Опозоренный Версаль пребывал в ужасном отчаянии: под Россбахом пруссаки убили лишь 2 500 французов. А куда же делись остальные 60 тысяч солдат армии Субиза? Где они?.. Их не нашли.

Они исчезли! Субиз писал королю: «Наши солдаты рассеялись по всей стране: грабят, насилуют, разоряют дома и творят всевозможные ужасы…» Взоры Версаля были обращены к маркизе Помпадур: кого изберет она ныне в главнокомандующие?

– Лучше аббата Клермона не найти, – сказала Помпадур.

В самом деле, читатель, почему бы аббату и не повоевать? Священнику тут же дали титул графа, возвели в чин генерала. Аббат Клермон (кстати, был умный человек!) предстал перед королем, и Людовик спросил его сердито:

– Кто мне ответит: куда делась моя армия?

– О какой части армии ваше величество меня спрашивает? Мне известны всего три части вашей славной армии.

– Какая же первая? – озадаченно спросил Людовик.

– Первая – это сплошь мародеры, гробокопатели и сволочи.

– Ну, ладно. Оставим первую… Где же вторая?

– Увы, она уже давно сгнила в земле!

– Мир их праху… Что с третьей частью?

– Она пока еще на земле. Но ей уже недолго осталось лежать в лазаретах, ибо из наших лазаретов есть один прямой путь – в землю, следуя успешно за второй частью армии.

– Чего же вы ждете, Клермон, от меня? – надулся король.

– Могу ждать только ваших повелений: что мне делать с первой частью армии? Вернуть ее во Францию или оставить бесчинствовать в Германии?

– Нет, Франция их не желает знать…

В салонах Парижа еще очень долго восхваляли «гений Фрица», всемерно и жестоко осуждая бездарность Субиза, но скоро все померкло, придавленное ужасной новостью: на подбородке маркизы Помпадур вскочил противный прыщик… Россбах и позор поражения были немедленно забыты.

Но о нем еще долго помнили в Петербурге, и Елизавета Петровна в эти дни повелела:

– Волонтиров российских, кои по указу моему состоят при французской армии, отозвать домой немешкотно. Пусть, – рассудила императрица, – лучше дома на печках валяются, а в битой армии офицерам русским учиться нечему …

Вот и осень, дорогой читатель. Неуютная осень 1757 года…

На плоских штрандах Прибалтики – от Нарвы до Мемеля – гремят, взметывая песок, гневные сизые штормы. Облетели березы за Ковно, тянутся над Митавою журавли, едва не задевая крылом шпицев Святого Иакова… Грустно. Чего-то хочется… Знать бы – чего?

Но осенью ты сам не ведаешь своих желаний…

Что бы мы делали, читатель, – живи мы с тобой в то время?

Наверное, служили бы, да! Жесткий, протканный серебром шарфик на шее (не греет), на боку вихлястая шпажонка (мешает). По непролазным грязям Курляндии тащили бы нас лошади, а когда очнешься от дремы – опять крутятся в суглинке колеса, а вокруг – поля, корчмы и скирды, мокнущие под дождем, печальные леса шумят, читатель, на рубежах России, сердцу нашему любезной…

Кто мы? Откуда мы? Куда нас тащат эти усталые клячи?

– Ваше превосходительство, очнитесь… Уже и Нарва!

– Нарва? – проснулся Апраксин. – У, как быстро приехали.

– Здесь заночуем. А завтра будете уже в Питере…

Гайдук откинул ступеньки на карете, лакеи с факелами в руках осветили большую лужу. Запахнув плащ и подтянув за ушки ботфорты, фельдмаршал прыгнул на мостовую, пошагал к ратуше. Там его ждали удобные покои, а в толстых каменных стенах пылали жаркие камины. Апраксин переоделся в беличий халат, велел готовить ужин. Все ушли, оставив его одного…

Из боковой двери почти неслышно, словно дух, выступила фигура человека, и цепкие пальцы сжали плечо фельдмаршала.

– Не надо звать адъютантов, – сказали Апраксину прямо в ухо. – Они уже не придут… По указу ея императорского величества, осударыни кроткия сердцем Лисавет Петровны, ты арестован, фельдмаршал… Вот теперь – встань!