Михаил Садовяну - Жизнь Штефана Великого

Раду Басараб-Воевода получил в шатре всепресветлейшего султана фирман [95] Фирман — ярлык на княжение. на княжение. Тех подлых валахов, которых удалось переловить, повергли в прах к ногам султана: пусть лицезреют в страхе грозное чело его; но для прорыва через Семиградские перевалы уже не доставало сил. Воинственный пыл турецких армий был заметно охлажден. В начале июля Эль-Фаттых уже спешивался в Адрианополе. По заведенному обычаю, повсюду трубили о победном завершении похода; а остатки войск стекали вместе с горными водами к Дунаю. Только морские суда продолжали обстреливать из бомбард Килийскую крепость, где стоял в осаде королевский гарнизон. Это была действительно важная крепость, взятие ее возместило бы все убытки.

Все это время, покуда велась изнурительная июньская кампания 1462 года, Штефан стоял со своим войском на рубеже. Пытать изменчивое счастье он не мог: и сам недолго княжил, и войско было слишком молодое. Приходилось дожидаться часа, когда порядки, учрежденные им, дадут свои плоды. Ратная доблесть Цепеша и валашских войск обеспечили Молдавии эту передышку, отдалив от ее рубежей лавину, которая в будущем неминуемо докатится и до нее. В каждом деле есть свой глубокий смысл: события 1462 года показали, что Владу-Воеводе пришлось уповать лишь на самого себя. Он, Штефан, тоже не может положиться на скороспелую дружбу короля Казимира.

Для Штефана, с его трезвым умом, поступки Влада имели преходящее значение. В сущности — это было безумием. Войско, подобное турецкому, можно одолеть лишь с помощью такого же войска, — значит, нужно долго и тщательно готовиться. Ратная доблесть ополчения могла принести лишь непрочную победу; а ход событий показывал, что нужно год за годом побеждать врага; такое под силу только строевому войску, как явствует из самого турецкого примера.

Итак, когда затихнет буря и войско Эль-Фаттыха поворотит к Дунаю, не следует ни радоваться, ни печалиться, а упорно довершать задуманное дело. Прежде всего нужно добиться, чтобы валашский господарь послушен был ему, а не другим, дабы тем самым отодвинуть опасное соседство нечестивца как можно дальше. По всему видать, однако, что не Влад является тем другом и братом, который ему нужен в соседнем господарстве. Болезненная суетливость и опрометчивость томят его, словно хворь в крови.

Храбрый он воитель — но сумасброден и опасен. Правда, Цепеш помог ему отвоевать отчий престол. Господь рассудит, мог ли он из-за приязни давней забыть о благе христиан и Молдавии. Долг его, защитника веры, велит совсем другое: укреплять как можно больше христову рать.

Вот почему не допустил он Влада-Воеводу к себе, не подал ратной помощи, а направил к семиградским рубежам. Сам же не медля осадил Килийскую крепость и повелел королевскому начальнику оставить ее, ибо Килия — исконное владение Молдавии и ее князя.

Турецкие пушки продолжали обстрел с Дуная.

Венгерский комендант ответил как храбрец, с той дерзостью, которая — он знал — была по вкусу королю Матвею: он забросал каменными ядрами и турецкие галеры на Дунае, и молдавские полки.

Сучавский воевода мог покуда только заявить о своих правах на Килию. Взять крепость не хватало сил; оставалось зарыть стрелу, как под Хотином, и воротиться сюда позднее. 22 июня, стоя близ крепостной стены во время осады, Штефан был ранен в ногу. Всю жизнь, не заживая, ныла эта рана: возможно, то был знак, что кривда искупается в страданиях; а может быть, напоминание о том, что удаются лишь искусно подготовленные предприятия.

Изгнанник Влад нашел убежище у венгров. С востока, терзая гордое сердце князя, долетала слава о его подвигах. И вдруг, то ли подчинившись внезапному порыву или печалясь о своей судьбе, а то и просто из чувства презрения к друзьям и недругам, направил он султану Магомету письмо такого содержания:

«О, пресветлейший владыка оттоманов. Я — Ион Влад, Кара-Ифлакский бей, раб твоего величества, молю коленопреклонно простить мне злодеяния мои против тебя и царства твоего. Окажи великую милость и дозволь направить к тебе послов моих. Семиградие и Венгерское королевство ведомы мне, как мои пять пальцев. А будет твоему величеству угодно, так я бы мог — вымаливая грехи мои — отдать тебе под руку Семиградие; после чего ты легко одолеешь всю Угрскую землю. Послы мои сказали бы тебе поболе, а я всю жизнь буду тебе верным слугой и рабом и молю господа о продлении жизни твоего величества на многие лета».