Олег Слободчиков - Великий тес

— Весь енисейский гарнизон! — ругнулся Федька, все еще злой на Ивана за понуждение к молитвам. — Разве смена Бекетову?

— За Байкал, не к нам! — поддержал караульного казачий голова. Он стал пристальней вглядываться в идущих. С недоумением затоптался на месте, узнав Сувора с Горбуном, потом Первуху со Вторкой, других пашенных и служилых Братского острога. — Ничего не пойму! — тихо выругался.

Неторопливо и рассеянно он спустился с башни, вошел в избу, обмотался кушаком, опоясался саблей. Подумав, сунул за кушак заряженный пистоль.

Караван приближался. Налегке и сбоку от тянувших нарты людей шагал Арефа Фирсов. Балаганские казаки кинулись навстречу прибывшим. Те оживленно заговорили с ними. Арефа, не останавливаясь, побежал к Ивану Похабову, ждавшему гостей у ворот острожка. Лицо молодого казака было перекошено. Он непочтительно подтолкнул старого казака в ворота и стал запирать их, закладывая брусом.

— Чего там? — спросил Федька, свесившись со смотрового помоста башни.

— Братские пашенные и казаки! — запыхавшись, крикнул Арефа караульному и недоумевающему голове. — Взбунтовались, захватили оружие, бегут в Дауры!

— Вот так молодцы-удальцы! — весело хохотнул Федька Говорин и призывно замахал руками.

Тут только старый Похабов пришел в себя, закряхтел, зарычал, взбежал на башню, бросил к ногам Арефы мушкет караульного казака, сам скатился вниз. Из зелейного погребка выволок две крепостные пищали: одну в два пуда весом, другую в полтора, вынес кожаный мешок с порохом, бросил его Арефе. Вдвоем они затащили ружья и порох в приказную избу.

Федька поглядывал сверху то на Похабова, то на подходивших казаков и пашенных. Из другой избы вышел хмурый и заспанный старый стрелец. Удивленно уставился на Ивана и Арефу.

— Чего это вы? — спросил позевывая.

— В Дауры все бегут! — запальчиво вскрикнул Арефа.

Старик просиял посеченным лицом и весело вскрикнул:

— Вот так молодцы!

— И ты побежишь за ними, дурак старый? — Иван метнул на товарища злобный взгляд.

Стрелец ничего не ответил, громко окликнул Федьку, спрашивая, что там за тыном.

— Идут! — весело отвечал тот. — Баню топить надо!

Клацнул отброшенный в сторону брус. Заскрипели ворота. Иван бессильно охнул, пропустил Арефу в приказную избу и заперся изнутри.

— Что шумят? — спросила Савина, глядя на мужчин большими умными глазами.

Иван не ответил. Арефа торопливо заговорил:

— Брат, Митька, послал меня уговаривать их в пути! Куда там! Слушать не хотят. И здешние уйдут! — безнадежно махнул рукой. — Распуту пограбили. Мы так же вот запирались, — окинул тоскливым взглядом избу. — Десятинный хлеб, казну они не тронули, и за то спасибо. А ружья почти все забрали.

Молодой казак опустился на лавку, посидел молча, свесив голову. Устало поднялся.

— Пойду! Братан велел среди них быть. У тебя все равно грабить нечего. Разве вино, что поставил к Рождеству?

Потолкавшись среди бунтовщиков, послушав их прелестные речи, Арефа вскоре вернулся, снова сел в угол, мстительно посмеиваясь:

— Воли хотят! Будет им воля с колодками на шее! Твои все уйдут! Федька подстрекает отобрать у тебя бочонок с пивом. Говорит, за печкой стоит! Из съезжей избы уже вынесли иконы и хоругвь. Круг завели. Баню топят.

Вечером, в сумерках, к приказной избе подошел старый стрелец, окликнул Ивана. Голова вышел в сени, но дверей не отпер.

— Казаки приговорили, чтобы тебя не трогать, не бесчестить! Надумаешь с нами идти, дадим две доли из добытого на погромах, атаманом поставим. А порохом и пивом поделись!

Вскипел было Иван, заскрипел зубами, но понял, что плетью обуха не перешибешь, сдержал себя.

— Порох не дам, он — казенный. А пиво все берите!

Старый стрелец потоптался возле крыльца, сходил к товарищам, посоветовался и вернулся.

— Давай весь бочонок! Согласны. Избу твою, и животы, и казенное добро не тронем.

Поверил им Иван, спрятал пистоль за печкой, наказал Арефе караулить Савину, вышел к бунтовщикам при сабле, опоясанный поверх кушака шебал-ташем с золотой пряжкой. Казаки глядели на него кто смущенно, кто хмуро. Горбун с вызовом. Лицо его напряглось и обострилось, глубже пролегли морщины от носа в уголки губ.

— Хоть бы поклонился! — взглянув на него, Похабов брезгливо скривил губы.

— Сполна отработали! — вскрикнул Горбун. — Доплаты требуем за батоги.

— Заткнись, урод! — сквозь зубы процедил Сувор, осадив бывшего дворового. — Язык вырву! — Он обернулся к голове, сказал, глядя мимо: — Ты на нас, Иваныч, не серчай. Мы государю нашему измен не чинили. Идем служить ему на дальней, лихой окраине! А то, что воеводам наша воля не по нраву, — кто они такие, чтобы нами повелевать? Шел бы с нами? Будем жить по правде, а не по прихотям боярским.