Фриц Маутнер - Ипатия

Угрозами Павлиний заставил несчастного Иоанна покинуть свое ужасное сиденье, пригрозив, что в случае непослушания не оставит ему мешок с хлебом. Отшельник хмуро повиновался, но, отъехав, они увидели, как он большими прыжками вновь бросился к муравейнику, намереваясь продолжить свое искупление. Не сговариваясь, оба путника расхохотались.

Терпеливо карабкались они по острым камням и достигли места, окруженного пятью десятками хижин. Здесь стояла мертвая тишина.

– – Будьте осторожны, господин. Это жилище одержимых, – сказал Павлиний.

– Сабиниан! – закричал он громко. – Сабиниан и Флагиан, выходите наружу. – Это самые понятливые и самые сильные среди них, без них я никогда не справился бы с одержимыми.

Павлиний быстро заставил своего верблюда стать на колени и искусно вскочил в седло за шеей животного. Оба анахорета вышли из своих хижин, но одновременно со всех сторон раздалось недовольное ворчание. Постепенно все обитатели выползли на свободное пространство. Ужасные фигуры с расцарапанными лицами, голые тела, ноги, покрытые ранами и гноем. Изо всех ртов раздавались стоны и проклятия. Одержимые бросились к верблюдам, хотя Сабиниан и Флагиан прилагали все усилия, чтобы оттеснить нападавших. Павлиний быстро начал раздачу хлеба, отвязывая тяжелые мешки и сбрасывая их со спины верблюда. Отвратительные проклятия в адрес монастырских язычников и глухой, постепенно усиливающийся рев были ему ответом. Внезапно один из мешков задел слишком близко подошедшего анахорета. Пустынник в судорогах свалился на землю. Последнее послужило знаком для начала нового вида богослужения. Пять, десять, двадцать других кинулись на землю, били себя кулаками, рвали ногтями и выли от бешенства, другие принялись кричать на верблюдов, беспокойно смотревших по сторонам и не желавших слушаться своих седоков. Беснующиеся анахореты лязгали зубами, и животные начали защищаться. Флагиан бросился с мешками на Гиеракса, и Сабиниан, который один только сохранял рассудок, закричал:

– К одному они привыкли, два – слишком много, слишком много, слишком много! Уезжайте! Уезжайте!

Флагиан уже плясал с другими, а внезапно и Сабиниан завопил, сделал огромный прыжок, как будто хотел сорвать Гиеракса с его верблюда; они били животных и друг друга, пока измученные не попадали на землю и не воцарилась мертвая тишина. Одержимые, очевидно, устали и не намеревались возобновлять нападения. Только испуганные животные не могли успокоиться. Быстро покинули чужеземцы эту область священных гор.

– Скоро смогу я поговорить с Исидором? – спросил Гиеракс хрипло.

– Мы недалеко от него, – ответил Павлиний, задыхаясь от гнева и волнения. – Сейчас он самый святой среди этих людей и занимает высшее место в горах. Мы скоро подъедем к его вершине.

Они продолжали путь по безжизненной и безлюдной долине к возвышенности, за которой поднималась скалистая гора.

На вершине горы, как уже отсюда мог разглядеть Гиеракс, возвышалась странная постройка, на которой какое-то живое существо равномерно двигало верхней частью туловища. Павлиний протянул руку и сказал:

– Это Исидор. Он работает. Через полчаса мы будем там.

Дорога извивалась вокруг горы, и по обе ее стороны жили самые старые и святые отшельники. Эти люди не истязали себя так строго, как более молодые. Между ними были девяностолетние и столетние. Они обитали в развалинах древних египетских храмов, а наиболее слабым прислуживало несколько молодых. На этой горе, как объяснил Пав линий, могли жить только такие отшельники, которые совершили чудо. Сюда же направлялись и богомольцы как со стороны оазисов пустыни, так и из долины и даже от Красного моря.

Перед каждой обитаемой развалиной благочестивые пилигримы стояли на коленях и молились святым. Гиеракс недоверчиво смотрел на этих чудотворцев, занимавшихся своим ремеслом без разрешения архиепископа. Он снисходительно говорил с пилигримами, среди которых, к его удивлению, находились как язычники, так и христиане; слушал их рассказы о том, как им пришлось сделать дар монастырю за разрешение посетить святую гору, а здешним святым они несли добровольно для поддержания их жизни или уточку, или курочку, или корзиночку печеных яиц, или козочку, или овечку. За это они ждали исцеления своих болезней. Воскрешения мертвых не удавались уже давно, но старики рассказывали друг другу, что раньше случалось и это.

Перед первыми хижинами этих гор стояли святые мужи, сами принимали дары, благословляли народ и приветствовали архиепископского посланника. Это были почтенные на вид старики, одетые в белое, с длинными, седыми, прекрасными бородами. Один запел тонким голосом псалом, когда Гиеракс захотел узнать от него его имя и жизнь. Перед одной постройкой был большой шум. Ее обитатели, по словам Павлиния, святой муж Даниил, отказывался показаться и даже бросал камни из окна, когда просьбы пилигримов стали слишком настойчивы. Павлиний объяснил, что благочестивый Даниил уже пятнадцать лет не выходит на свет из этих развалин, и что о нем не было бы ничего известно, если бы он не открывал своего присутствия пением псалмов или шумной битвой с дьяволом. Свои маленькие чудеса, особенно по части исцеления домашних животных, совершал он через запертую дверь.