Александр Игумнов - Осколки памяти

Он остановился, развернул дряхлую, пожелтевшую от времени карту. Кто-то зажёг факел и услужливо посветил ему. Над головой протарахтели вертолёты, помигали красными огоньками и ушли на север. «Пошли заправляться, – облегченно подумал он. – Ещё есть время. Итак, первый удар в лоб, на входе в ущелье. Пошлю всех новобранцев в атаку. Если пробьём заслон, чалмисты быстро разделаются с кучкой неверных, и тогда наш путь свободен. А если не удастся? Остаётся эта тропа, потеряем много времени, но спасем караван».

Он подозвал ожидавшего приказ проводника.

– Передай Тур Мухамеду или тому, кто остался за него: собрать всех в кулак и немедленно ударить по русским с входа в ущелье. Основную атаку начнём позже общими силами с отрядом чалмистов, они ударят с этой тропы. Возьми с собой гранатомет и пятьдесят воинов. Атаковать, атаковать! Держать «шурави» в напряжении! Всё понял? Выполняй!

Караван был взят. Кругом чернели трупы убитых, раздавались стоны раненых, и своих, и чужих. Распрямив плечи, стерев пот со лба, лейтенант Кудрин осмотрел то, что осталось от каравана. Чудом уцелевшие ослы и верблюды сбились в кучу, они прижимались друг к другу, испуганно косясь на чужаков, туши мёртвых и раненых животных лежали вперемежку с убитыми душманами, вид их был жуток и ужасен. Кудрин нагнулся и хотел погладить раненого верблюда, тот резко дернулся, с трудом приподнял голову и харкнул прямо ему в лицо. Кто-то толкнул его в бок, осторожно обнюхивая карманы, Кудрин увидел ластившуюся к нему обыкновенную дворняжку. Собака настороженно вильнула хвостом, готовая молниеносно отскочить в темень. Олег осторожно погладил её по прижатым ушам, провёл ладонью по кончику холодного носа. Собака лизнула его пальцы и осторожно улеглась возле его ног, жалобно повизгивая. Кудрин пошарил в кармане, с сожалением развёл руками, собака испугалась его движения и бросилась наутёк. Олег внезапно ощутил жуткое одиночество, и всё окружавшее его показалось нелепым, противоестественным, плохим сном.

А в это время в его родной деревушке бродили по улицам пыльные курицы, вышагивали строем гордые гуси, крякали на речке хохотуньи утки, вился над ульём пчелиный рой, мычала на пастбище корова Дуня, хрюкали в хлеву свиньи. Спозаранку вертелась у горячей плиты бабка Анисья, а вечером будет ставить сети в речке добрый дедушка Максим.

Только здесь, на войне, понял Олег своего деда Максима: он и курицы не обидит, и злого слова соседу не скажет. Вечно бабка беззлобно ворчала: «Голову курице рубить мне, а навар тебе. А ещё мужиком называешься». Дед Максим, посмеиваясь, благодушно отвечал: «Повоюй, Анисья, и ты, а я своё отвоевал». Бывало, погладит шершавой ладонью по голове внука и, вздохнув, добавит: «Эх, кабы и тебе не пришлось». Соберутся, иногда, безногие и безрукие ветераны великой войны за большим деревенским столом, поставят бутылочку «Московской» и давай вспоминать, как Сталинград защищали и Берлин брали. Сидит Олежка, затаив дыхание, слушает. И почему-то всё чаще захмелевшие старики, расходясь по домам, вздыхали, сетуя, что не всё сбылось, о чём мечтали на войне.

Кудрин тоскливо вздохнул, вспомнив о милой сердцу деревне, резко встряхнул голову, возвращаясь в реальность, зло сплюнул на землю и, приподняв ствол автомата, выстрелил в голову страдающего в предсмертных муках верблюда.

– Что случилось, командир? – подбежал встревоженный сержант Ефремов.

– Вот, верблюда пристрелил, из жалости, понимаешь?

– Понимаю, командир. Погибших ребят и раненых куда?

– Укройте под скалой, которая на отшибе. Что в ящиках – проверили?

– Уйма патронов, пулемёты, зенитные ракеты «Стингер» или «Блойпап» – в темноте не разберёшь, винтовки М-16 и мины итальянские. Раненых «духов» шестеро, двое почти готовы.

– Так. Их тоже под скалу и перевязать, как следует. Где Садыков?

– Помяли его немного, через полчаса очухается. Двоих наших, командир, насмерть в рукопашной зарезали – Говорова и новичка Свежина, пятеро ранены. Ничего, ребята держатся.

– Жаль Говорова и Свежина, да только завтра оплакивать будем, сегодня ещё придётся поработать, чует мое сердце. Где афганцы?

– Ахмат пленного допрашивает, говорит, караван, будто тот самый, на ловца и зверь бежит. Командир, мы до утра останемся здесь?

– Слушай, Ефремов. Поставь по пулемёту на вход и выход из ущелья, в сторону границы усиль гранатомётом. Всем окапываться, под укрытия применяйте туши животных, ящики, камни, всё, что можно. Надо остаться, Ефремов, надо, зверь уж очень крупный попался, не выпускать же хищника.