Джалол Икрами - Поверженный

— Да, он везде решительно поддерживает Файзуллу.

И Москва любит Файзуллу. Поэтому вся власть в правительстве — в руках Файзуллы. Левые, выступая против него, действуют нам на пользу. Но Акчурин, чтобы показать, что он — красный, выступил на съезде против правых за то, что они вызвали из Ташкента Мунаввара Кори, главу узбекских националистов…

— Неужели? — взволнованно спросил Гулом-джан. — Он так и сказал?

— Да, он так и сказал: главу националистов Ташкента.

— А что сказали другие?

— Так как основной спор шел с левыми, то особенно много говорить о Мунавваре Кори не стали. Но это, конечно, не значит, что им не займется ЧК, раз уж сказали, что он здесь…

— А сам Мунаввар Кори знает об этом? — спросил Абдурахманхан.

— Конечно. Он-то и просил меня сообщить вам об этом. Надо скорее действовать.

— Да, нужно как можно скорее приступить к делу! — сказал Абдурахманхан, поддерживая Низамиддина. — Мне кажется, с этого мы и должны начать — убрать руководителей правительства…

— Это будет сигналом для эмира Алимхана и иностранных правительств! — сказал Мухаммед Вали.

Низамиддин резко повернулся и посмотрел на Гулом-джана. Тот подмигнул ему, словно говоря: «Не беспокойтесь!» Да, Низамиддин и слышать не хотел имени эмира Алимхана. Еще бы! Не для того они борются с большевиками, подвергая свою жизнь опасности, чтобы вернулся его высочество, а для того, чтобы взять власть в свои руки, создать независимое национальное государство, у них высшая идея — создание союза тюркских народов и мусульман! Эмир Алимхан к этой идее не имеет никакого отношения. Вряд ли и зять эмира, если говорить честно, хочет, чтоб вернулся его тесть, он жаждет сам занять его трон. Но пусть каждый думает себе что хочет, а сейчас, в данный момент, надо использовать всех, все средства, а потом найдется выход из любого положения!

— Прежде всего надо убрать Файзуллу Ходжаева, — предложил Абдурахманхан. — Это я беру на себя.

— Когда? — спросил Низамиддин и, не дождавшись ответа, сказал: — Отдельные, единичные убийства не произведут большого впечатления. Но если, например, в течение двух-трех дней убьют одного-другого-третьего из руководства, то можно вызвать панику в народе.

— Это будет замечательно, но кого же надо убирать в первую очередь? — спросил Мухаммед Вали.

— Есть список, — сказал Гулом-джан. — Мне кажется, русских не надо трогать. Если мы уберем кого-то из них, например Куйбышева, — это все равно, что палкой ковырнуть в улье.

Русские сразу подымутся и нападут на наши следы. Русских надо вычеркнуть из списка, оставить только местных большевиков. И первыми в списке надо поставить имена Хайдаркула, Карима и Асо.

— И Фирузу и Насим-джана! — сказал Низамиддин.

— С этим предложением все согласны! — сказал зять эмира. — Кто же возьмет на себя Хайдаркула, Карима и Асо?

— Карима и Асо уничтожу я, — сказал Мухаммед Вали.

— Хайдаркула — я! — сказал Гулом-джан.

— Тогда и Фирузу пусть возьмет на себя Мухаммед Вали, — сказал Низамиддин, — Асо и Фируза — муж и жена, можно их уничтожить даже дома.

— Ладно, — сказал Мухаммед Вали.

— Насим-джана и председателя ЧК я беру на себя! — сказал Низамиддин.

— Этих двоих убрать очень трудно, тем сильнее будет впечатление.

— С сегодняшнего дня приступаем к делу, — сказал зять эмира. — Даст бог, в ближайшие два дня я выполню свою задачу.

— Нет, — сказал Низамиддин. — Я знаю, как много ненависти у господина Абдурахманхана, но торопиться все же не следует. Не нужно смотреть на это ответственное и важное задание как на дело простое и легкое. Надо хорошенько приготовиться, обдумать все, а в следующий вторник на собрании каждый предложит свой план и только с согласия всех приступит к его выполнению.

— Верная мысль! — сказал Гулом-джан.

Остальные одобрили предложение Низамиддина, зять эмира, стиснув зубы, тоже вынужден был согласиться.

Новый базар находился между Регистаном и хаузом Девонбеги, недалеко от медресе Турсун-джана и мечети Атолик. На базаре было несколько крытых рядов, десяток галантерейных и бакалейных лавок, лавки со сластями и другие. Каждое утро на площадке перед мечетью Атолик, откуда начиналась широкая, мощенная камнем улица, собирался базарчик, где шла торговля молоком и сливками. Очевидно, для этого молочного базара позади мечети был устроен небольшой караван-сарай, где крестьяне, привозившие на базар молоко, оставляли ослов и лошадей.

В этом караван-сарае и работал сапожник Бако-джан. Над воротами караван-сарая, который был крытым, надстроены две комнатки, а во дворе поставлена высокая деревянная кровать, на которой была расстелена старая черная кошма, лежала грязная курпача и подушка: сидя на этой кровати, Бако-джан обычно вел свои дела с приезжими. Работа его продолжалась с раннего утра до полудня, потом караван-сарай пустел, только иногда какой-нибудь приезжий приводил свою лошадь или осла.