Владимир Фромер - Хроники Израиля - Кому нужны герои. Книга вторая

В 1952 году Кирк Дуглас приехал в Израиль на съемки фильма «Создатель шлягеров». Появление голливудской кинозвезды вызвало ажиотаж. Дугласу даже удалось добиться встречи с Бен-Гурионом. Старик принял заблудшую еврейскую овцу в своем спартанском кабинете и после двухминутного разговора отправил восвояси. У премьер-министра были дела поважнее.

Кирк Дуглас не очень расстроился по этому поводу и сконцентрировал внимание на израильских девушках. «Израильтянки, — с удовольствием вспоминал Дуглас, — суровы, искренни, обаятельны и очень женственны». Одна из таких «суровых и искренних» израильтянок, девятнадцатилетняя Лея, к тому же лейтенант израильской армии, что весьма льстило самолюбию прославленного актера, сопровождала его в Эйлат. Дуглас не забыл проведенные с ней ночи, гораздо более жаркие, чем эйлатское солнце.

Приятно удивила его и Яэль Даян, двенадцатилетняя дочь героя Синайской кампании. «Она была умненькой, не по годам развитой девочкой, — пишет Дуглас, — флиртовала со мной напропалую. Я дал ей жетон и сказал: „Позвони, когда тебе исполнится восемнадцать“. Через шесть лет в моей голливудской квартире раздался звонок. „Вот и я“, — сказал незнакомый женский голос. Это была Яэль. Израильтянки — удивительные создания».

Дуглас продолжал сниматься. Играл, в основном, ковбоев, гангстеров, не знавших поражений блюстителей закона. Ему это поднадоело, и он снялся в какой-то комедии. Однажды на голливудском приеме к нему подошел Джон Уэйн.

— Слушай, Кирк, — сказал он раздраженно, — что это за слюнтяев ты стал играть? Мы с тобой люди особого склада. Наша миссия, создавать образы сильных героев, достойных подражания.

— Брось, Джон, — ответил Дуглас. — Мы с тобой продавцы иллюзий. На самом деле ты ведь не супермен и не герой. Задумайся над тем, кто ты в реальной жизни.

Особняк Дугласа, расположенный в фешенебельном голливудском квартале Беверли-Хилз, окружен каменным забором. Огромный сад, стальные ворота, собаки, охрана, фотокамеры.

Голливуд дал своим любимцам все, о чем только можно мечтать. «Рядом со мной, — пишет Дуглас, — возвышаются мраморные дворцы с бассейнами и фонтанами. В них живут творцы той легенды, которая называется Голливуд. Рано утром они отправляются в свои павильоны создавать очередной сногсшибательный кассовый боевик. Голливудская жизнь диктует свои законы. Они не могут остановиться, отдохнуть, насладиться богатством. Их удел — исступленно работать до конца. Пока их не сокрушит инфаркт или спид».

Голливудским соседом Дугласа был посредственный актер, подвизавшийся на второстепенных ролях, Рональд Рейган. Они дружили семьями.

«Однажды, — вспоминает Кирк Дуглас, — кинозвезды устроили благотворительный вечер. Нас с Рони послали в павильон продавать колбасу. Смотрю, а Рейган сам не свой. Расторопно оттеснил меня от прилавка. Раскраснелся. Глаза блестят. Режет. Взвешивает. Продает. Пытаюсь ему помочь, а он меня локтем теснит. Сам, мол, справлюсь. В чем тут дело, думаю. Чего это Рони так приспичило объехать меня на колбасе? Уже по дороге домой меня осенило.

— Знаешь, — говорю жене, — Рейган решил сделать политическую карьеру. Он у нас, чего доброго, президентом станет».

Сбываются все же иногда голливудские сны…

Жан-Поль Сартр был писателем энциклопедического склада, что в наши дни специализации умственного труда большая редкость.

Философ, создавший солидную школу, виртуоз журналистской полемики, блистательный эссеист, политический мыслитель, популярный прозаик и драматург, — он отнюдь не случайно стал «властителем умов» не одного, а нескольких поколений.

Экзистенциализм, вождем которого был Сартр, в послевоенные годы превратился в яркое явление французской духовной жизни. Каждое новое произведение писателя, уподобляясь прикосновению к отверстой ране, вызывало жесточайшие споры, яростную полемику. Но критические уколы даже наиболее непримиримых противников выглядели как признание. Ибо Сартр не приспосабливался к реальности, а переделывал ее, придавал ей определенную форму, заряжал будоражащим воображение мощным импульсом.

Его ахиллесовой пятой была политика. Патологически ненавидя американский империализм 50-х годов, «властитель умов» снисходительно относился к советскому режиму, прощал ему все, даже сталинские чистки и концлагеря. «Развенчивать Советский Союз — это значит отнимать надежду у французского рабочего», — говорил Сартр, не пытаясь объяснить, почему эта надежда важнее страданий многомиллионного населения советской империи.